Если бы Бальби действительно использовал такие листочки для записей, он опередил бы свое время более чем на два столетия. Тем не менее все могло быть именно так. К XIII в. Генуя, родина Бальби, была важным центром производства бумаги, а также торговым городом и, следовательно, городом бухгалтеров и бухгалтерии. Более того, на том же побережье Средиземного моря, в четырехстах километрах от Генуи, в Марселе некоторые нотариусы уже научились пользоваться дешевыми записными книжками, сделанными из обрезков бумаги, для ведения черновых записей, которые затем должным образом обрабатывались и заносились в реестры. Таким образом, система алфавитизации с использованием обрезков бумаги уже могла использоваться, оставаясь, впрочем, незамеченной и неописанной[414].

На самом деле существует два свидетельства возможного применения бумажных карточек уже в то время: одно во Франции, другое за Ла-Маншем. Спустя тридцать лет после появления «Католикона» Бальби, в 1316–1317 гг., летописец сообщал, что, «когда какая-то примечательная мысль приходила» в голову епископу Роберту Гроссетесту (см. главу 4), он записывал ее на полях рукописи, которую читал, «а также он исписал множество обрезков пергамента»[415]. Неизвестно, происходило ли так в действительности, или летописец просто предположил, что епископ столетием ранее уже мог использовать листочки, которые в начале XIV в. входили в обиход. Но практически одновременно с этим сообщением Жан де Фэ (ок. 1320–1395), французский аббат-бенедиктинец, составил алфавитный сборник высказываний Аристотеля на этические темы, который, судя по описанию способа переписывания и упорядочения цитат, мог также создаваться с использованием полосок пергамента[416].

После этого наступает затишье, растянувшееся на целую четверть тысячелетия. Первая конкретная информация о том, как именно отдельные компоненты расставлялись в алфавитном порядке, появилась только в 1548 г., когда Конрад Гесснер во второй части своих «Пандектов» изложил «метод, с помощью которого любой может составить указатель»:

Мысль о том, что записи являются единицами, которые можно перемещать в разном порядке, вдохновила и библиотекарей, причем не только в отношении книг, которые и раньше подвергались повторной классификации и перестановке, но и в отношении гроссбухов, в которых обычно вели каталог. Это открывало мир новых возможностей. В 1720-е гг. некий швед посетил в Париже библиотеку богословского учебного заведения ораторианцев (Péres de l"Oratoire). Там, к своему изумлению, он обнаружил библиотеку, где «не было каталогов, а были только кипы бумажек» размером с игральные карты, писал он, связанные в пачки по пятьдесят или шестьдесят штук, каждая из которых «представляла одну букву алфавита». Он счел систему непрактичной: «Если нитка порвалась, легкий сквознячок может легко нарушить аккуратный порядок, поэтому можно сказать, что эта прекрасная библиотека висит на тонкой ниточке»[418].

Так или иначе, устройство каталога в этой скромной библиотеке было предвестником совершенно нового способа каталогизации – карточного каталога. А карточному каталогу предстояло повлечь за собой повышенный интерес к алфавитному порядку. Веком ранее голландский библиотекарь Гуго Блоциус (1534–1608) начал работать привычным способом над составлением каталога Королевской придворной библиотеки в Вене: на предварительном этапе он исписал множество листочков и расставил их в ящиках в алфавитном порядке по темам, затем эти данные должны были быть перенесены в переплетенные гроссбухи[419]. Однако еще до начала завершающего этапа в его работу вмешались политические и экономические обстоятельства: лишенная финансовой и политической поддержки, библиотека пришла в упадок почти на 150 лет. Лишь в 1760-е гг. карточки Блоциуса вновь стали востребованы, но были упорядочены не по темам, а по алфавиту авторов.

В последующие десятилетия смена правителя привела к выделению дополнительных средств на библиотеку, и ее фонды существенно пополнились благодаря приобретению нескольких крупных собраний книг. В 1780 г. началась работа над новым каталогом книжной коллекции, ныне известной как Библиотека Иосифа, по имени правителя из династии Габсбургов Иосифа II (1741–1790). Для каждой книги была создана карточка, и к 1781 г. более 300 000 карточек, помещенных в ящики в алфавитном порядке, были готовы к занесению в переплетенные гроссбухи. К 1787 г. таких ящиков насчитывалось более двухсот, и, по некоторым оценкам, при переписывании в гроссбухи они заняли бы шестьдесят томов. Однако на это не хватало ни денег, ни времени, ни персонала, так что карточки оставались в своих ящиках, что поначалу рассматривалось как промежуточный этап. При этом они исправно исполняли функции карточного каталога, хотя и непреднамеренно и не получив соответствующего названия[420].

Похожим образом дальнейшие революционные изменения происходили в столь же далеком от революций мире королевских научных обществ, когда Академия наук в Париже поручила составить указатель своих публикаций аббату Франсуа Розье (1734–1793), ботанику и другу Жан-Жака Руссо. Розье не предполагал, что делает что-то революционное; на самом деле, если бы его спросили, он, скорее всего, описал бы свой метод как традиционный, даже старомодный, следующий рекомендациям Гесснера по составлению библиографии. Розье построил свою работу, которую он именовал то указателем, то словарем, то конкордансом (как он сам писал, «название не имеет значения»), в виде пестрой мозаики, состоявшей из громоздких систем, требовавших от пользователя солидных предварительных знаний. Он отказался от простого алфавитного порядка в пользу ключевых слов, но при этом вносил в указатель членов Академии по хронологии – ориентируясь на дату их избрания – и использовал в качестве подкатегории уровень их членства в Академии[421]. Чтобы найти в этом указателе, скажем, Лейбница, необходимо было не только знать год, когда философ стал членом Академии, но и то, что он, будучи иностранцем, стал только ассоциированным членом, и, наконец, то, что он был внесен в указатель под французским вариантом имени – как Годфруа-Гийом Лейбниц (Godefroy-Guillaume Leibnitz)[422]. Несмотря на старомодность методов, материал, который Розье использовал для записей, предвосхищал будущее и поистине был новаторским. «Для создания таких реестров лучше всего подойдут игральные карты», – решил он.

Фрагмент картины Шардена «Карточный домик» (1736/1737)[423]

Выбор носителя для громоздких записей, сделанный Розье, оказался гениальным решением. На игральных картах XVIII в. масть и достоинство печатались на одной стороне, как сегодня, а обратная сторона оставалась пустой. И глянцем те карты, в отличие от современных, не покрывались. Игральные карты были легкодоступны и недороги; они предназначались для постоянного обращения и потому были прочнее и долговечнее, чем бумага; они не слипались, как листы обычной бумаги, поэтому их было легче перебирать; и они были стандартного размера, что упрощало хранение.

Как и хранители Библиотеки Иосифа, Розье ожидал, что эти карточки послужат временной мерой, чтобы помочь ему упорядочить материал, прежде чем готовые указатели будут переплетены и опубликованы, и в его случае так и случилось. Когда спустя два десятилетия была взята штурмом Бастилия и Французская революция свергла старый режим, информация об исчезнувшем королевском обществе не имела большого значения для новой республики. Тем не менее открытый Розье письменный носитель получил массовое признание[424]. Через год после национализации церковных библиотек правительство запланировало составить общенациональный обзор нового имущества, намереваясь собрать информацию о всех хранилищах в едином сводном каталоге всех книг во всех библиотеках Франции.

Первоначально в каждый из 83 только что созданных департаментов, или административных округов, были разосланы анкеты. Ничего путного из этого не вышло: пятнадцать регионов представили достаточно точные сведения; еще несколько утверждали, что у них нет ни одной книжной коллекции (что звучало неправдоподобно); большинство не потрудились ответить вообще. Однако центральное правительство настаивало на своем, и в 1791 г. местная администрация каждого района получила инструкции по каталогизации библиотечных фондов. Каждая библиотека должна была последовательно пронумеровать все свое книжное собрание: от первой книги на верхней полке слева в первом шкафу до последней книги на нижней полке справа в последнем шкафу. Номер каждой книги, за ним – подчеркнутое имя автора (если произведение было анонимным, следовало подчеркнуть название книги или ключевое слово), название, место и дата публикации, формат, номер тома и название библиотеки – все это следовало записать на игральной карте, по одной книге на каждую. Затем карточки надо было упорядочить по алфавиту согласно подчеркнутым словам, связать в пакеты и отправить в Париж. Снова предполагалось, что эти карточки послужат предварительным материалом для переплетенных гроссбухов. И вновь, как это было с Розье и с Библиотекой Иосифа, действительность вмешалась в эту прекрасную фантазию. В библиотеках страны хранилось от десяти до двенадцати миллионов книг, но в Париж прибыло всего 1,2 млн карточек; многие из них были написаны неразборчиво, содержали ошибочные или неполные описания – или и то и другое вместе[425][426].

С течением времени замыслы правительства оказались тщетными. Карточки продолжали лежать неиспользованными, неотсортированными и неоцененными. План был слишком грандиозен в сравнении с ограниченностью ресурсов. Правительство занялось другими проектами, однако связь между карточками и книгами была установлена.

Подобно тому как алфавитизация и книгопечатание превратили deus в d-e-u-s, а полочный шифр сделал книгу подвижным объектом, так и карточка или полоска бумаги превращали информацию в единицу знания, к которой применимы физические манипуляции. Со времен Гутенберга металлические буквы, или литеры, используемые для печати, хранились в наборных кассах, причем каждая буква – отдельно от других. Эти кассы были организованы не по алфавиту, а по востребованности литер. В больших коробках лежали самые часто используемые буквы, в маленьких коробочках – те, которые были нужны реже всего: таким образом, буквы алфавита, на протяжении тысячелетий воспринимаемые как символы звуков, становились физическими, осязаемыми объектами. В XVI в. единицы информации также стали восприниматься как физические объекты, для хранения которых требуется специальная мебель, упрощающая их сортировку.

Типичная типографская наборная касса с металлическим шрифтом: самые большие ячейки хранят наиболее часто используемые буквы («e» во французском, английском, немецком и испанском языках), самые маленькие – наиболее редко используемые («z» в английском, «k» во французском, «q» в испанском языке). Наличие литер с диакритикой (верхний и третий ряды справа) и двух одиноких «k» в крошечном отделении (третий ряд снизу справа) позволяет предположить, что эта касса принадлежала французскому наборщику[427]

В начале XVI в. фламандский грамматик и ритор Йоахим Штерк ван Рингельберг (ок. 1499 – ок. 1536) опубликовал книгу под названием «Хаос» (Chaos); в нее вошли разрозненные мысли, заметки, которым не нашлось другого места, и очерки, затрагивающие разные темы. В одном из этих очерков он изложил принципы планирования новой книги:

Прежде всего я составляю полный план работы, после чего выписываю названия глав на очень большую доску…[428] Я добавляю или удаляю некоторые заглавия по мере необходимости, другие изменяю или перемещаю… Я вчерне раскрываю каждый заголовок, набрасывая текст на листках бумаги, и прикрепляю эти черновики под соответствующими заголовками; затем я вписываю заголовки большими буквами. Таким образом, я получаю полностью обозримый план работы[429].

Сегодня легко представить, как авторы используют компьютерные программы, дающие им такую же возможность рисовать стрелки и устанавливать взаимосвязи, то есть упорядочивать мысли и представлять их в физической форме.

Простейшие формы «сортировочного реквизита», если можно его так назвать, появились в следующем столетии, сперва в качестве дополнения к записным книжкам, которые долго служили основным инструментом для собирания информации. Итальянский врач Марчелло Мальпиги (1628–1694), написавший основополагающий труд по микроскопической анатомии, вел две тетради: одну – для собственных анатомических исследований, другую – для выписок из медицинских источников. Наклеив бумажные ярлычки на внешние края правых страниц тетрадей и обозначив их буквами алфавита от А до Т, он создал блокнот с вкладками[430]. Как нередко случалось в истории организации данных, это усовершенствование было почти одновременно изобретено в нескольких местах. В Англии сэр Уильям Трамбалл (1639–1716), член парламента и дипломат, на протяжении всей жизни собиравший общие места, в 1700-е гг. начал переносить выписки в тетради с вырезанными вручную закладками для разделения страниц по алфавиту[431][432].

Это совпадение неудивительно. Сочетание изобилия и доступности материалов для чтения с новым духом научных исследований, который только укреплялся по мере распространения Просвещения по всей Европе, означало, что обычная «бумажная книга», представлявшая собой поначалу столь захватывающее нововведение, уже не могла удовлетворять потребности читателей и исследователей.