Книги

Всему свое место. Необыкновенная история алфавитного порядка

22
18
20
22
24
26
28
30

Противники алфавитного порядка в основном опирались на старый (и для многих давно лишенный силы) довод: поскольку алфавитный порядок случаен, он лишен смысла. «Британская энциклопедия», которая в ХХ в. стала для англоговорящего мира воплощением понятия «энциклопедия», начиналась как коммерческое предприятие, вдохновленное успехом Дидро и Д"Аламбера. Первое издание, выпущенное двумя эдинбургскими книгопечатниками и одним гравером, представляло собой упорядоченную по алфавиту энциклопедию, охватывавшую 75 основных тем и множество более мелких; оно было напечатано в 1768–1771 гг. в ста частях, впоследствии собранных в три тома. Второе издание, выходившее в 1777–1784 гг., содержало более двухсот основных статей, причем некоторые были настолько длинными, что сопровождались собственными указателями[480]. Но даже десятилетие спустя после ее публикации поэт и эссеист Сэмюэль Тейлор Кольридж (1772–1834) оставался ярым противником этой энциклопедии и, соответственно, алфавитного порядка, выступая против того, что ему представлялось «огромной бессвязной смесью… расположенной случайным образом – по начальным буквам»[481].

Кольридж был настолько убежден в превосходстве старой модели, что планировал выпустить конкурирующую энциклопедию под названием "Encyclopaedia Metropolitana". В проспекте он настаивал, что ее «философское устройство наиболее благоприятно для задач научного исследования и образования» и «наиболее естественным образом заинтересует ученых и литераторов», поскольку «представляет в гармонии весь круг знания»[482]. Ни в какое сравнение с ним не идут, полагал Кольридж, упорядоченные по алфавиту сочинения, «в которых искомая информация разбита на бесчисленное множество фрагментов, разбросанных по нескольким томам, представляя, подобно осколкам зеркала, вместо одного тысячу разрозненных изображений, не передающих того…»[483].

Кольридж обнаружил линию разлома, который наметился в интеллектуальном мире: вопрос об использовании алфавитного порядка или отказе от него только подчеркивал эти противоречия. Старая модель энциклопедии была разработана учеными и для ученых. Энциклопедия, организованная по традиционной иерархической или символической модели, читалась подряд, позволяя распознать форму Божественного провидения в создании совершенной Вселенной; однако она не подходила для того, чтобы срочно найти какую-нибудь информацию, например объяснение имен архангелов, или их числа, или последовательность ангельских чинов. Равным образом энциклопедия, построенная по хронологии, может показать, как божественное право монархов осуществлялось в соответствии с Божьим промыслом; но она вряд ли поможет быстро узнать причины падения Константинополя или имена участников его осады. (Скорость поиска информации служила пугалом и для Французской академии, которая в тот же период с сожалением отмечала, что публика предпочла алфавитные словари этимологически организованному словарю Академии; впрочем, настаивали академики, это расположение оставалось по душе образованным читателям, даже если менее образованную публику «раздражало то, что, открыв словарь, она не может мгновенно найти слово, которое ищет». Ну разумеется!)[484]

Но к концу XVIII в. уже никто не предполагал, что каждый образованный человек обладает достаточно емкой памятью или, по крайней мере, достаточно удобным сборником общих мест, чтобы сохранять в них все, что он когда-либо прочитал. Презрение к опоре на собственную память отразилось в выражении «ходячая энциклопедия». Оно подразумевало, что больше нет необходимости все запоминать и что любой, кто считал себя гигантом памяти, хранилищем знаний, теперь становился объектом насмешек[485]. Именно за это Томас Лав Пикок в романе «Безумный дом» (Headlong Hall, 1816) высмеял Кольриджа в образе мистера Панскопа – «химического, ботанического, геологического, астрономического, математического, метафизического, метеорологического, анатомического, физиологического, гальванистического, музыкального, живописного, библиографического, критического философа, который пробежал весь круг наук и понял их все одинаково хорошо, то есть не понял вовсе»[486]. Память уступила место алфавитному порядку, указателям, каталогам и энциклопедиям. Спустя полвека после безнадежной попытки Кольриджа спасти средневековое единство разума и памяти немецкий ученый с гордостью отзывался о великолепии «механического» употребления каталогов, лексиконов, реестров, указателей, дигестов и т. п., которое освободило человечество от привычки полагаться на память, что он считал несомненным благом[487][488].

В издании «Циклопедии» Чемберса 1778–1788 гг. утверждалось, что образованные читатели смогут использовать ее «словно книгу общих мест, чтобы оживить воспоминания». Но в действительности эта энциклопедия никогда не была предназначена для такого способа чтения. Поскольку в новом мире науки и техники, Просвещения и светских ценностей для многих стало очевидным, что не существует ни единственного, предписанного Богом пути к знаниям, ни единственного способа обучения. Напротив, читатели, студенты и ученые, пользуясь беспристрастностью алфавитного порядка, могли теперь прокладывать свои собственные пути.

9

Картотека

XIX век – от клерков до канцелярских принадлежностей

В 1750–1850 гг. население Европы увеличилось на 70 %, приблизительно с 167 млн до 284 млн. В Северной Америке за тот же период население выросло с 2 млн до 26 млн[489]. Демографический бум был обусловлен развитием торговли и одновременно его стимулировал. Сахар, хлопок, ткани, зерно, древесина и шерсть продавались по всему миру, да и предметы роскоши завоевывали все новые и новые рынки. Судовладельцы и моряки, перевозившие эти товары, купцы, торговавшие ими, банкиры, кредитовавшие и тех и других, лавочники, продававшие товары, и потребители, покупавшие их, пользовались картами, прейскурантами, грузовыми декларациями, товарными описями, банковскими книгами и долговыми расписками.

Тем временем государства Нового времени, управляемые бюрократией, созданной средним классом и пополняемой из его рядов, нуждались в законах и постановлениях, а также в правовом аппарате – юристах и судьях, которые обеспечивали бы их исполнение. Они также работали с бумажными документами: актами, привилегиями, завещаниями, инвентарными описями, сводами законов и учетными записями; использовали армию сборщиков налогов, для работы которых требовались списки жителей с информацией о доходах, бухгалтерские книги и предписания об оплате; кроме того, для существования государства нужны были настоящие армия и флот, у которых, в свою очередь, была потребность в картах и схемах, инвентарях продовольствия и прочих запасов, доставляемых по всему миру; также требовались научные приборы навигации и составление прогнозов погоды. Средние классы также плыли в потоке документов – реестров, счетов-фактур и коносаментов, календарей и прейскурантов, прогнозов судоходства и страховых реестров[490]. Современный мир заполонила бумага.

В науках использовались новые системы упорядочения данных, которые разрабатывались в течение предыдущего столетия. Вероятно, показательно, что шведский ботаник Карл Линней (1707–1778), известный как создатель современной системы классификации и наименования растений, в своей работе перешел от методов, заимствованных из традиционных книг общих мест, к новым системам организации. В начале карьеры Линней делал записи о своих находках в переплетенных тетрадях, старым проверенным способом. Позднее, в 1740-х гг., он радикальным образом изменил процедуру записи, начав фиксировать свои наблюдения на отдельных листах бумаги, которые затем группировал по содержанию или виду, вместе с засушенными образцами растений, которые он также закреплял на отдельных листах (хотя для гербариев в то время обычно использовались переплетенные тетради). Все эти бумаги он хранил в шкафу, который называл arca (аллюзия на «ковчег» Томаса Харрисона?). В нем были регулируемые полки с вертикальными перегородками, которые Линней пронумеровал в соответствии с системой, основанной, возможно, на устройстве книг общих мест[491]. Однако в следующее десятилетие Линней сделал шаг назад, поручив заново переплести имевшиеся у него экземпляры собственных книг, чередуя текст с пустыми страницами для записей и исправлений. Впрочем, в 1767 г. он снова стал использовать листки бумаги, обрезанные на этот раз до стандартного размера, которые он мог упорядочивать и перестраивать в соответствии с требованиями материала. (Эти листки хранятся теперь в алфавитном порядке, но неизвестно, в каком порядке расположил их Линней.)[492]

Ученик Линнея Даниэль Соландер (1733–1782) переехал из родной Швеции в Англию и в 1770-е гг. в компании натуралиста Джозефа Бэнкса отправился с капитаном Куком в его первое большое путешествие – в Южную Америку, Таити, Новую Зеландию и Австралию[493]. Соландер делал заметки на отдельных листах, переняв этот способ у Линнея, однако, в отличие от него, поворачивал листки длинной стороной вверх; кроме того, он использовал более плотную бумагу, почти как у игральных карт. Он также заказал коробки для своих карточек, чтобы их можно было содержать в порядке. Таким образом, Соландер сделал огромный шаг в направлении создания картотеки[494].

Другие, впрочем менее известные, ученые также организовывали свои записи по-новому. Эдуард де Вилье участвовал в качестве инженера в Египетской экспедиции Наполеона в 1798 г., а позже мирно занимался ботаникой в Швейцарии и Италии. Для полевых наблюдений он использовал переплетенную тетрадь, а по возвращении домой перенес свои записи в реестр, как это на протяжении тысячелетий делали составители сборников общих мест. Но этой старомодной практике он придал современный штрих, обрезав края страниц реестра и наклеив на них самодельные картонные ярлыки с буквами алфавита, что облегчило сортировку записей и позволило связать их с расположенным в конце реестра указателем[495].

Современный образец коробки «Соландер»[496]

Стремление упорядочить свои бумаги повсюду подпитывалось ощущением того, что в жизни стало слишком много документов, чтобы содержать их в беспорядке, однако решения этого вопроса продолжали быть разнообразными, и алфавитный порядок здесь отнюдь не преобладал. Так, Гёте (1749–1832), получивший признание как поэт, писатель, государственный деятель и натуралист, был настоящим человеком эпохи Возрождения. Он вел записи, охватывающие все эти области, на отдельных листах бумаги; его дневник свидетельствует о многочисленных и разнообразных попытках отсортировать этот материал: на входящие и исходящие письма, по предметным заголовкам, составляя конспекты, отделяя черновики от чистовых вариантов. Результаты этих усилий он помещал в емкости, которые называл «капсулами», или «мешками», или «бумажными сумками», – неосознанное возвращение к образу холщовой сумки, которой пользовались купцы и банкиры в Средние века и эпоху Возрождения. Однако «мешки» Гёте были сделаны из бумаги, а не из холста, и стали предшественниками наших больших манильских[497] конвертов; он использовал их вместе с тем, что называл Tecturen – по-видимому, папками. Судя по его неоднократному упоминанию их «различного расположения», «нумерации ящиков» и существования реестров, листы в которых были «переплетены и пронумерованы», алфавитный порядок не входил в число практиковавшихся им способов организации[498].

Правительства также очень медленно переходили к использованию алфавитного расположения, хотя организация переполненных архивов становилась все более насущной задачей. В 1751 г. кардинал Джузеппе Гарампи (1725–1795) был назначен префектом Тайного архива Ватикана. Основанный в начале XVII в. архив периодически подвергался инвентаризации, но его содержимое никогда не индексировалось и не каталогизировалось: ответственные лица знали, что там хранилось, но не обязательно представляли, где или в каком порядке расположен необходимый материал. Для исправления ситуации кардинал распорядился, чтобы для каждого документа был создан отдельный листок, или scheda, на котором следовало записать его дату, тему, сведения о расположении и недавно введенную архивную ссылку. Как и в венской Библиотеке Иосифа, эти листки должны были служить предварительным этапом в создании печатных гроссбухов, в данном случае – содержащих реестр всех папских указов, статистические материалы Папской курии и в конечном счете историю христианского мира.

Однако после того, как уже было подготовлено более 800 000 листков, Гарампи перевели на другую должность в Ватикане, а shede буквально убрали с глаз долой, на полки, где они пролежали более столетия – точно так же, как листочки для указателя в Библиотеке Иосифа и карточки, собранные французским правительством после Революции.

Только в 1880 г., в период интенсивной каталогизации библиотек, когда Тайный архив открыли для ученых, shede вновь оказались востребованы: они были извлечены на свет и получили название Schedario Garampi[499]. Но, вместо того чтобы хранить их в виде отдельных листков, как делали другие библиотеки в то время, Ватикан распорядился наклеить их в переплетенные тома – в результате получилось 125 гроссбухов, организованных тематически. Однако в пределах отдельных тем листки часто упорядочивались по алфавиту, а не в более старомодном хронологическом порядке, которому прежде отдавали предпочтение в Ватикане[500].

Во времена Высокого Средневековья Ватикан был в авангарде практик индексирования, но теперь скорее тяготел к прошлому, хотя многие другие правительства давно ушли вперед. Огромное количество документов, производимых современным государством, требовало гибкости в расположении и возможности добавления нового материала, чего можно было достичь только за счет использования отдельных листков. Это отнюдь не означает, что во всех государственных ведомствах по умолчанию применялся алфавитный порядок. С 1839 г. правительство Франции снабжало местные департаменты подробными инструкциями по организации архивов. Архивы следовало организовывать как систему фондов, отдающую приоритет совместному хранению документов, исходивших или полученных из одного источника, независимо от того, идет ли речь о «государственном органе, организации, семье или частном лице»[501][502]. Внутри каждого фонда документы следовало разделить по темам и упорядочить в соответствии с их взаимосвязями с другими группами в той же категории. Тем не менее, несмотря на точные указания сверху, многие государственные архивы, в том числе центральные, уделяли мало внимания соблюдению этих правил и разделяли материалы сначала по тематическим категориям (финансовые, судебные, общественные работы и т. д.), а затем географически (например, по департаментам) или по их отношению к тем или иным органам власти (муниципальные и др.). Даже Archives nationales – главный государственный архив Франции – отчасти пренебрегал собственными правилами: придерживались твердо установленной системы фондов, но обозначали каждый из них «алфавитным символом», чтобы упростить упорядочение и расположение относящихся к ним документов[503].

Бóльшая часть европейских стран последовала этому примеру в течение того же столетия: прусские государственные архивы заимствовали систему фондов в 1881 г.; вскоре ее стали использовать голландцы, а за ними – государственные архивы Швеции и Дании. Британские национальные архивы обратились к этой системе с опозданием – только в 1920-е гг., и, пожалуй, в меньшей мере придерживались принципа «исходного размещения» (как это называлось в инструкциях), то есть хранения дел в том порядке, в котором они были созданы или получены. В том случае, если это было невозможно, гласила инструкция, дела можно было расставить в соответствии с одной из следующих систем: «алфавитной, хронологической, формальной или какой угодно» (курсив автора)[504].