Между тем в Англии, практически с нуля, стремительно создавался один из первых и наиболее влиятельных печатных библиотечных каталогов. В результате опустошения, вызванного роспуском монастырей при Генрихе VIII, библиотека Оксфордского университета была почти уничтожена. Сэр Томас Бодлей (1545–1613), в молодости преподаватель Колледжа Мертона и первый оксфордский лектор по древнегреческому языку, при Елизавете I стал членом парламента и дипломатом. Выйдя в отставку, он снова обратился к своей альма-матер, замыслив создание обновленной библиотеки, для которой он немедленно и с энтузиазмом начал покупать книги. В помощь себе он нанял Томаса Джеймса (ок. 1573–1629), который впоследствии станет главным библиотекарем Бодлеаны; Бодлей посылал его в другие библиотеки, чтобы изучить их методы классификации, прежде чем начать каталогизировать свои многочисленные приобретения. К этому времени была посмертно опубликована история Кембриджского университета Джона Кайуса (1510–1573). Она включала описание книжного собрания университета, которое часто называют первым каталогом институтской библиотеки, хотя оно было поверхностным, неполным и скорее напоминало опись, чем каталог. Бодлей и Джеймс ставили перед собой более высокие цели.

Будучи знаком с сэром Робертом Коттоном (1571–1631), Болей обратился к нему в надежде, что выдающееся рукописное собрание Коттона может оказаться в Оксфорде[393]. (Этого не произошло.) Несмотря на желание получить рукописи Коттона, Бодлей, скорее всего, отверг бы принятую им устаревшую систему каталогизации, основанную на устройстве книжных шкафов, каждый из которых был увенчан бюстом одного из римских императоров. Коттон действительно передал Бодлею несколько рукописей, однако большая часть его коллекции впоследствии сформировала ядро библиотеки Британского музея (ныне Британская библиотека)[394][395]. Сегодня для рукописей, происходящих из библиотеки Коттона, в качестве полочного шифра продолжают использоваться обозначения, принятые в его системе каталогизации. Например, единственная известная рукопись поэмы «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь» имеет шифр Cotton Nero A.x, означающий, что рукопись изначально принадлежала Коттону, который хранил ее в книжном шкафу, увенчанном бюстом Нерона, и она была десятой (Х) книгой на полке, обозначенной «А». Рукопись Ральфа де Дисето (см. рис. в главе 3) в какой-то момент также стала частью коллекции Коттона и сегодня имеет шифр Cotton Claudius Е. iii: третья книга на полке «Е» в книжном шкафу, увенчанном бюстом императора Клавдия. Метод Коттона, по-прежнему используемый в XXI в. и позволяющий находить книгу щелчком мышки, вероятно, восходит к способу расстановки книг, использовавшемуся Исидором Севильским в VII в. (см. главу 2).

Другие частные коллекционеры старались идти в ногу со временем, по крайней мере в некоторых отношениях. Первым известным европейским печатным каталогом был изданный в 1572 г. каталог библиотеки аугсбургского доктора Иеремии Мартиуса. Его устройство было простым: каталог разделен на три предметные категории, внутри которых книги перечислялись без видимого порядка, указателя также не было[396]. Если не учитывать сам факт публикации, каталог был весьма старомоден и мог казаться таким еще за несколько веков до Коттона; Бодлея он бы тоже не впечатлил. Первый печатный каталог институтской библиотеки был выпущен для Лейденского университета в 1595 г., незадолго до того, как Бодлей приступил к работе. Книги в каталоге располагались сперва по формату, а затем по темам; имелось два указателя: алфавитный (по имени автора) и хронологический, имевший подразделы, посвященные отдельным дарителям[397][398]. Пять лет спустя Аугсбургская городская библиотека выпустила печатный каталог, организованный по стандартному иерархическому принципу: сначала Библии, затем богословие и так далее, но периодически переключавшийся на алфавитное расположение, как будто осторожно примеривался к современной системе организации. В каталоге также имелся указатель – по первому имени, в совершенном алфавитном порядке[399].

Бодлей вникал во все детали каталога библиотеки Оксфордского университета по мере его составления, и проблема использования алфавитного порядка была одной из тех, которые продолжали его беспокоить. В 1599 г. он написал Томасу Джеймсу, интересуясь тем, как библиотекари Кембриджа расставляют книги: «по алфавиту или согласно [университетским] факультетам» (в Кембридже действительно сортировали книги по факультетам – теология, медицина, юриспруденция и искусства). Два года спустя он сообщил Джеймсу, что организационные решения, применяемые в Кембридже, не годятся: каталог должен сперва классифицировать книги по формату, а затем – по алфавиту. Спустя месяцы он продолжал настаивать, на этот раз называя недостаточным алфавитный порядок у Джеймса, поскольку тот не перечислил всех авторов в конволютах. В любом случае, продолжал Бодлей, «мне всегда хотелось, чтобы, называя автора, вы сначала указывали его фамилию»[400]. (Впрочем, его желание не было выполнено ни в одном из первых трех изданий каталога в XVII в.)

Когда в 1605 г. каталог наконец отправился в типографию, он был упорядочен сначала по факультетам, а затем по алфавиту. Издание 1620 г., напротив, положило конец факультетской классификации и последовало плану Бодлея, расположив авторов по фамилиям: в результате был создан первый единый библиотечный каталог, полностью организованный по фамилиям авторов от A до Z без каких-либо подразделений. Хотя желание Бодлея поместить фамилии перед именами – «Бодлей, Томас», а не «Томас Бодлей» – по-прежнему игнорировалось, каталог открыл новые возможности, напечатав фамилии другим стилем шрифта, чтобы их было легче находить[401]. После 1674 г. копии каталога Бодлеаны были разосланы во многие европейские библиотеки, что обеспечило широкую известность использованным в нем библиографическим принципам.

Впрочем, в те времена это противоречило практике большинства европейских каталогов, многие из которых руководствовались советами французского библиотекаря Габриэля Нодэ (1600–1653), одного из наиболее влиятельных авторов, писавших об устройстве библиотек в XVII в. В качестве библиотекаря кардинала Мазарини Нодэ приобретал и каталогизировал значительное количество книг, и его «Указания по созданию библиотеки» (Advis pour dresser ипе Bibliothèque), опубликованные в 1627 г., имели большой авторитет. Книга была переведена на английский язык мемуаристом и писателем Джоном Ивлином (1620–1706), чей собственный «Метод библиотечного дела в соответствии с умственными запросами» (Method for a Librarie According to the Intellectual Powers), то есть предполагавший классификацию по факультетам, был выдержан в духе концепции Нодэ[402].

Как и Бодлей до него, Нодэ заявлял о необходимости алфавитного каталога, однако, по мнению Нодэ, основная его задача заключалась в том, чтобы служить инструментом для библиотекаря, предотвращая покупку дублетов. (Бодлей также придирался к Джеймсу по этому поводу, выражая недовольство тем, что отсутствие последовательности в алфавитном расположении привело к покупке дополнительных экземпляров книг, которые уже имелись в библиотеке.)[403] Нодэ считал это единственной причиной использования алфавитного порядка; в остальном он рекомендовал выстраивать библиотечные каталоги в соответствии с факультетами университета: этот порядок был «наиболее естественным» и наиболее распространенным, а потому знакомым большинству читателей. Внутри факультетов Нодэ предлагал использовать старую иерархическую систему: в богословии сначала перечислялись Библии, затем церковные установления (папские декреталии, постановления синодов и советов), находившиеся на «втором месте по авторитетности» после Библии; за ними следовали труды отцов церкви и так далее в принятом порядке. Приоритет всегда, согласно Нодэ, отдавался авторитету и древности: «наиболее универсальные и древние всегда предшествуют остальным»[404].

Схема Нодэ сильно повлияла на другого известного библиотекаря. Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646–1716) больше известен потомкам как философ и математик, одновременно с Ньютоном открыл дифференциальное и интегральное исчисление, однако большую часть своей жизни он занимал библиотечные должности. Сначала он был на службе у дипломата, составляя для его библиотеки предметный каталог, категории в котором перечислялись в алфавитном порядке; проблему сочинений, попадавших сразу в несколько категорий, он решал за счет множества перекрестных ссылок, наряду с этим применялся обратный порядок и дублирование записей: некоторые сочинения упоминались до дюжины раз. Затем Лейбниц подготовил библиографию, включавшую примерно 2500 книг, которые, по его мнению, должны иметься в каждой хорошей библиотеке: книги перечислялись в хронологической последовательности, по дате публикации. Впрочем, в полной мере его таланты библиотечной классификации смогли расцвести после 1691 г., когда он занял пост библиотекаря в Вольфенбюттеле, в доме герцогов Брауншвейг-Люнебургских.

Библиотека Вольфенбюттеля долгое время была организована в соответствии с системой, рекомендованной в «Пандектах» Конрада Гесснера (см. главу 6), которой библиотекарю герцога формально полагалось следовать[405]. Однако вновь назначенному библиотекарю не возбранялось создавать дополнительные инструменты поиска. Поэтому Лейбниц нанял двух помощников, чтобы переписать весь каталог и разрезать копию на полоски бумаги (с отдельными описаниями), которые затем можно было бы рассортировать в алфавитном порядке и переписать в переплетенные гроссбухи. Лейбниц всегда считал алфавитный этап предварительной частью своего плана по созданию единого всеобъемлющего предметного каталога, который должен был сопровождаться хронологическим указателем, «демонстрирующим развитие науки». Однако ни предметный каталог, ни хронологический указатель так и не были созданы. Напротив, именно предварительный алфавитный каталог (по авторам, перечисленным в единой последовательности от A до Z, без тематического подразделения) стал библиотечным наследием Лейбница: это был первый полностью алфавитный каталог в немецкоязычных странах[406].

Начиная с раннего Средневековья предполагалось, что библиотекари должны воплощать институциональную память библиотек, а каталоги всего лишь служили подспорьем этой памяти; это предположение пережило появление подробных каталогов. Хамфри Уэнли, помощник библиотекаря в Бодлеане, а затем хранитель Харлеанской библиотеки[407], писал в 1710 г., что главная задача «хранителя библиотеки» заключается в том, чтобы «закрепить [содержимое библиотеки] в своей памяти… [Поскольку] каталог представляет то, что содержится в библиотеке, хранитель библиотеки должен служить указателем к каталогу»[408]. Однако в Германии каталоги Лейбница ясно продемонстрировали разницу между перечислением книг на полках – письменным воспроизведением реальных объектов – и собственно каталогом, алфавитным или тематическим, в котором концепция имеет приоритет перед объектом. Не будучи привязан ни к персоналиям коллекционеров или дарителей, ни к высоте полок, соответствующей формату книг, каталог стал, как в свое время указатель для печатной книги, способен к перемещению. В следующем столетии в Гёттингенском университете в 1763–1812 гг. библиотекарь Христиан Готлиб Гейне вновь связал каталог с расположением книжных полок, за счет формализации создав то, что стало современным полочным шифром, соединяющим абстрактную реальность каталога с реальной копией книги[409]. Это новшество поддержал еще один немецкий библиотекарь: Альбрехт Кристоф Кайзер (1756–1811), служивший у князей Турн-и-Таксис, автор инструкции «О действиях по устройству библиотеки и составлению указателей книг» (Über die Manipulation bei der Einrichtung einer Bibliothek und der Verfertigung der Bücherverzeichnisse), отошел от практики того времени, согласно которой важно было иметь и шкафную опись, и каталог; ранее считавшееся первостепенным расположение книг на полках стало теперь условностью[410].

В предыдущие века описания идеальных библиотек предполагали, что физическая планировка библиотеки воссоздает устройство книги общих мест: то есть каждый, используя заголовки книги общих мест или шкафной описи, мог найти текст, подходящий для любой ситуации[411]. Однако, после того как первостепенное значение получил каталог, а сами книги обзавелись эффективными инструментами поиска, их больше не нужно было привязывать ни к местоположению, ни к теме, ни даже к автору. Теперь они становились свободно перемещаемыми единицами, не ограниченными иерархическими рамками. Точно так же как мир чтения сделал концептуальный скачок вперед, когда слово deus стало восприниматься не только как значащее «Бог», но и как состоящее из букв d-e-u-s, которые по отдельности могли располагаться в произвольном порядке; как двойная бухгалтерия превратила конкретные финансовые операции в абстрактные единицы, помещенные в дебетовых и кредитовых столбцах, книги тоже стали восприниматься как перемещаемые единицы, как блоки для строительства чего-то большего, чем сумма их частей.

Кайзер опубликовал свой план совершенного устройства библиотеки в 1790 г., и эта дата имеет значение, поскольку годом ранее началась крупнейшая революция того времени. Конечно, Французская революция была политическим событием, но еще она ускорила революцию в организации данных. Средние века находили утешение в концепции иерархического мира – как религиозного, спускающегося от Бога через ангелов к святым, к человечеству и царству животных, так и светского – от царя, помазанника Божьего, к дворянству и через духовенство к рабочему сословию. Позднее эти иерархии деформировались, в частности, под воздействием гуманизма, благодаря заново открытым трудам Аристотеля, развитию наук, а также из-за роста могущества среднего класса и последовавшего за ним падения престижа дворянства. Традиционные представления об экономике, религии и политике постепенно отвергались. Французская революция окончательно их низвергла.

В течение пяти месяцев после начала революции Национальное собрание Франции передало все церковное имущество, включая монастырские библиотеки, в собственность государства; библиотеки многих дворян были конфискованы, когда их владельцы бежали или попали на гильотину. Как всегда происходит при революциях, ее руководители делали то, что было одновременно и шагом назад, и нововведением: они проводили централизацию. В центр всего (старая идея) были поставлены государство и правитель, а затем всё (новая идея) было бюрократизировано. Для этого им пришлось порвать с тысячелетней традицией и перейти от переплетенной рукописи и печатного тома к простейшей единице, провозвестнице грядущего расцвета алфавитизации: каталожной карточке.

8

История

библиотеки, исследования и цитирование в Xvii – xviii вв.

В середине XX в. медиевист Клайв Стейплз Льюис подытожил свои взгляды на изучаемый им период:

Средневековый человек, – писал он, – не был мечтателем… Он был организатором, кодификатором, создателем систем. Он хотел, чтобы было «место для всего и все на своем месте». Ему доставляло удовольствие различать, определять и сводить в таблицы. Средневековые люди больше всего любили и умели сортировать и приводить в порядок. Я подозреваю, что из всех наших современных изобретений они больше всего восхитились бы картотекой[412].

Пожалуй, Льюис недооценил положение дел. Вполне возможно, что средневековые люди не только восхитились бы картотекой, но и сами изобрели ее. Когда в XIII в. Джованни Бальби составлял «Католикон», он так подробно описал процесс расстановки по алфавиту, что, возможно, его целью было не только помочь читателю, незнакомому с алфавитным порядком, но и наставить тех, кто намеревался составлять собственные словари по такому же принципу[413]. Инструкция Бальби наводит на мысль, что он использовал нечто вроде полосок бумаги, по одному заголовочному слову на каждой, которые затем мог перетасовывать в алфавитном порядке.