Ко мне вбежал Солтысик.

— Нас ждёт тяжёлое испытание, — воскликнул он, — ксендз Ян прибыл со своими.

Ржание коней во дворе, лай собак, смех челяди слышались без всякого уважения к отцу и уряднику.

Вся служба старосты летала как ошпаренная, ксендз-архидиакон Гнезненский, декан Ленчицкий, потому что он такой носил титул, в обществе Плихты и Комеского, своих верных слуг, и десятком придворных и челяди расположился в доме. Отец не мог, не хотел ему ни в чём прекословить.

Признаюсь, что мне было очень любопытно увидеть этого блудного сына, я живо оделся и сбежал в комнату старосты.

Он сидел там, но у него не было времени одеться, поэтому, как встал с кровати, только кожух на себя набросив, в одной рубашке принимал сына.

Ксендз, в котором трудно было узнать того, кого называли духовным, в короткой одежде, в ботинках со шпорами, молодой, красивый мужчина, с быстрыми глазами, с длинными волосами, согласно тогдашнему обычаю, в локонах, ниспадающих на плечи, живо бегал по комнате. Был слышен только его голос, потому что староста говорил тихо и сидел как прибитый.

Когда я вошёл, старик мне кивнул и дал знак, чтобы я не мешал их разговору, поэтому я ушёл. Затем позвал меня назад и указал на спальню, чтобы ждал его там.

Только тонкая дверь отделяла меня от комнаты, в которой продолжался начатый разговор. Голос отца был умоляющий, сына — насмешливый.

Рад не рад я слушал.

— Кому какое дело, как я живу! — воскликнул ксендз Ян. — Я за себя сам перед Господом Богом отвечаю. Я не подросток, в бакалаврах не нуждаюсь.

— Не только бакалавр, но розга бы пригодилась, — прервал староста, — да, да. Стыд делаешь Одроважам. Помнишь Яцка и Чеслава?

— Ба! Все Одроважи святыми быть не могут, — рассмеялся сын, — но к духовному сану я не имел призвания и не имею, а Доротку, как любил, так и люблю. Это напрасно. Всё-таки Якоб, муж её, не жалуется на меня. Кому до этого дело?

— Якоб слепой и добродушный, — воскликнул отец, — а всё-таки Николай, брат его, воевода Мазовецкий, приезжал специально ко мне с жалобой на тебя.

Ксендз архидиакон резко вскочил.

— Я его разуму научу, пана воеводу, — крикнул он, — а что это, разве Якоб Боглевский ребёнок? В опеке нуждается? Пусть стережёт свой нос и свою жёнку, а на дорогу мне не лезит, а то я ему покажу, что не забыл, как владеть саблей.

Слышно было, как отец хлопнул в ладоши.

— Молчи же!

Немного времени в комнате царила тишина, я слышал только энергичную походку архидиакона, который потихоньку посвистывал.

— Я приехал голодный как пёс в отцовский дом, — начал он, — а тут вместо того чтобы накормить меня, моралью принимают. Ей-Богу, я это всё хорошо знаю. Кара Божья, языки людские, возмущение, то и это, об этом я много слышал… Мне хочется есть.