– Да, не из моей, несмотря на идиотские слухи о том, будто он мой сын! – Цезарь поморщился. – Хотя, признаюсь… будь у меня взрослый сын, я хотел бы видеть его похожим на Брута.

– Почему?

Брут показался мне слишком суровым и прямолинейным, ему явно не хватало живости и человечности.

– Он чист душой, что по нынешним временам редкость. Ты можешь быть уверена в том, что внутри Брут таков же, как и снаружи.

– Допускаю. Однако то, что я вижу снаружи, вовсе не радует и отбивает всякое желание знакомиться с тем, что внутри.

– О, если захочет, он умеет быть очаровательным, – сказал Цезарь.

– Очевидно, сегодня вечером желания у него не было. А что ты имел в виду, говоря о слухах, будто он твой сын?

– Некогда, очень давно, мы с Сервилией любили друг друга.

– Так вот почему Брут испытывает к тебе неприязнь!

– Нет, дело не в этом. Он слишком высок духом, чтобы позволить столь низменной причине повлиять на его поведение. По моему разумению, он не может простить мне того, что я помиловал его за присоединение к силам Помпея. А он присоединился к Помпею, движимый верностью идеалам республики, хотя самого Помпея ненавидел, поскольку тот убил его отца.

– Да, этот человек весьма непрост, – промолвила я. – Не хотелось бы мне иметь такого сына. Молись богам, чтобы Цезарион ни в чем не походил на Брута.

– Дорогая Клеопатра, я молю богов о том, чтобы наш сын не походил ни на кого. Зачем ему быть чьей-то копией?

– Однако ты сказал, что он – истинный ты, – напомнила я. – Что ты имел в виду?

– Точно не знаю, – медленно произнес Цезарь. – Взглянув на него в первый раз, я словно потерялся и не вполне отдавал себе отчет в том, что вижу. Боюсь, что иметь ребенка – значит стать заложником судьбы.

– Мы все таковы.

– Легче отвечать за себя, чем за другого.

Я хотела ответить, но страшный раскат грома сделал разговор невозможным. Дом содрогался, деревья снаружи гнулись, их толстые ветви хлестали вверх и вниз, а струи воды молотили по земле, словно град метательных копий. Я выросла в убеждении, что наш египетский климат мягок и приятен, но по-настоящему оценила это, только ощутив ярость римской грозы.

Цезарь положил руку мне на плечо, и я молча прислонилась к нему. До этого момента я и не осознавала, какого напряжения сил стоил мне ужин и как я устала. Теперь гости ушли, но Кальпурния находилась наверху и наверняка напрягала слух, силясь понять, что мы делаем. Что ж, на ее месте я поступила бы так же.

Наконец гроза поутихла, а дождь продолжал лить. Некоторые участки сада оказались затопленными, и из открытых дверей теперь проникал густой запах сырой земли. Раскаты грома удалялись, молнии еще разрывали облака, но все дальше и дальше. Почти полная луна вырвалась из плена чернильных грозовых туч и залила мокрую листву, скамейки и раскисшие лужайки своим таинственным светом.

– Возьми плащ, – сказал Цезарь, – и накинь на голову. Я хочу тебе кое-что показать.