– А это мой дар тебе, – переместил его налево, и из темноты вынырнула третья, последняя статуя.

Мое собственное изображение.

– Архесилай хочет увидеть тебя лично, чтобы доработать детали, – сказал Цезарь.

– Что ты сделал?

Голос мой дрожал от искреннего потрясения.

– Я заказал твое изваяние в одеянии Венеры, чтобы поместить в новом храме, – просто ответил он.

– В твоем фамильном храме, – сказала я. – О чем ты думаешь?

– Мне так захотелось.

– Тебе захотелось, и все? – Я не сводила глаз с огромной композиции: я сама в одеждах богини, а рядом изваяния Цезаря и его покровительницы Венеры. – Но что подумают люди? Что подумает Кальпурния?

– Разве ты недовольна? – В его голосе прозвучало разочарование, вроде детской обиды. – Что же до оскорбления общественного мнения, так это особое право незаурядной личности. Угождать мнению народа, стараться заручиться его доверием способен каждый, а вот рискнуть вызвать всеобщее раздражение – дар более высокого порядка.

– Но для чего эти изваяния? – спросила я. – Что, по-твоему, они означают?

– А какое впечатление они бы произвели на тебя, взгляни ты на них со стороны? Как бы ты истолковала их?

– По-моему, они ясно дают понять, что ты ведешь свой род непосредственно от Венеры, а я, представшая как воплощение Венеры и Исиды, – твоя супруга. Что еще можно подумать?

– Совершенно верно. Именно это я и намеревался выразить. – Он снова окинул взглядом скульптурную композицию. – Я чувствовал, что обязан это сделать. Не знаю, каковы будут последствия, но я не мог не прислушаться к внутреннему голосу. Теперь ты веришь, что я люблю тебя?

– Да.

Я действительно поверила ему, ибо за его поступком стояло даже нечто большее, чем любовь. Он рисковал навлечь на себя недовольство народа, а это казалось безрассудством.

– Я освящу храм между триумфами, – сказал он. – В честь освящения дадут пиры и устроят игры.

– Да, – только и смогла вымолвить я. Других слов у меня не нашлось.

– Мы должны быть смелыми, – настаивал Цезарь. – Мы должны быть теми, кто мы есть, и держаться уверенно.

– Ты считаешь, что твои победы дают тебе право делать все, что ты пожелаешь? – спросила я. – И поэтому ты бросаешь вызов свету?