Было еще темно, хотя луна сияла позади пирамид, превращая их в огромные черные треугольники. Цезарь снова зашевелился, и на сей раз его била крупная дрожь. Я испугалась, уж не новый ли это приступ, и навалилась на него всем телом, чтобы он не повредил себе.

– Мне холодно, – пробормотал дрожащими губами Цезарь. – Где я?

Он поднял взгляд на пронзенное звездами ночное небо и повернулся, морщась и нащупывая врезавшиеся в спину камушки.

Оказывается, случившееся выпало из его памяти. Это было удивительно. Тем не менее он снова походил на себя.

– Тебе стало… дурно, – ответила я. – Пришлось прилечь, отдохнуть. Ты можешь идти? В шатре можно расположиться на чем-нибудь помягче, чем голая земля.

Он медленно сел, потом поднялся на дрожащие, негнущиеся ноги и шаткой походкой двинулся к шатру.

Внутри он заполз на постель и снова провалился в сон. Я прислушивалась к его тихому дыханию, и каждый вдох казался мне чудом.

Резкие тени снаружи становились все длиннее. Потом небо стало светлеть, и они исчезли. Я видела это, потому что до утра не сомкнула глаз.

Солнце взошло, и теперь в любой момент могли появиться слуги. Я была в затруднении: с одной стороны, не решалась будить его, пока он окончательно не оправился, с другой – не хотела, чтобы люди увидели его в таком состоянии и догадались о тайном недуге. Мне оставалось лишь молиться о том, чтобы слуги и стража не спешили к нам, пока он не пробудился.

Должно быть, мои мольбы возымели действие, потому что Цезарь проснулся. Он слегка поморщился от яркого утреннего света, прикрыл глаза и застонал – как человек, перебравший накануне хмельного, но не более того.

– Я ужасно себя чувствую, – честно признался Цезарь. – Прости, что тебе пришлось это увидеть.

– А кому, как не мне? – сказала я. – Но это случилось неожиданно, и я перепугалась, не зная, что делать.

– Тут ничего и не сделаешь, – промолвил он, и в его голосе вместе с раздражением прозвучало некое смирение, покорность судьбе. – Когда-нибудь я расшибу голову о камень или металлическую статую, и все кончится. Хорошо еще, что песок пустыни мягче мрамора или бронзы. На сей раз мне повезло.

– А во время сражения такое случалось? – спросила я, подумав, что этот недуг особенно страшен для солдата.

– Нет. Пока нет. – Он покачал головой. – Нужно скрыть все следы, прежде чем кто-нибудь придет. Есть здесь вода?

Я принесла кувшин и налила ему воды в чашу.

– Давай помогу.

Смыть грязь с лица было нетрудно, но под ней обнаружились царапины.

– Пусть думают, будто мы ночью поругались, – беззаботно сказала я.

– Приветствуем вас, о могущественные правители! – донесся голос снаружи.