– Я тоже искала умиротворения у гробницы моего предка Александра, – сказала я осторожно. – Его кровь течет в моих жилах. И в жилах нашего ребенка. Но его мечты могут быть опасны – демоны пустыни увлекают нас на роковую стезю.

– Нет, – упрямо возразил Цезарь, – отправившись в пустыню, Александр обрел свою мечту. А если мечта и рок переплетены – разве похож я на человека, предающего мечту из страха перед роком?

Я поежилась. Я смотрела на горизонт и ожидала, когда покажутся вершины пирамид – единственные монументы, неподвластные року. Правда, об их создателях такого сказать нельзя: мы помнили их имена, но забыли деяния, а грабители завладели сокровищами и осквернили мумии.

И вот, когда уже наступали сумерки, далеко впереди показались крохотные точки. Их высветили лучи заходящего солнца.

– Смотри! – сказала я Цезарю. – Это они!

Он поднялся, чтобы лучше разглядеть открывающуюся картину, и долгое время молча стоял у поручня, пока уходящий день сменялся ночью.

С зарей мы снова поставили парус. Когда бледное желтое золото рассвета прокралось на небосвод, пирамиды уже были видны полностью, а когда мы пришвартовались, они заполнили собой добрую часть неба. Цезарь снова встал, устремил на них взгляд и погрузился в молчание. А потом, все так же не говоря ни слова, он спустился по сходням и направился к ним. Меня несли следом на носилках – за его быстрым размашистым шагом я бы никак не поспела.

Перед моим мысленным взором возникли тени древних жрецов, сопровождавших установленную на полозья погребальную ладью фараона. Должно быть, они шли медленно и чинно, распевая похоронные гимны в клубах курящихся благовоний.

Теперь же вместо них по песку вышагивал одинокий римлянин в полощущемся на ветру ярком плаще.

У подножия ближайшей пирамиды я встала рядом с ним. Он по-прежнему молчал, закинув голову, чтобы увидеть вершину. Я без лишних слов взяла его руку и пожала ее.

Он простоял так долго, что мне показалось, будто на него подействовало некое заклятие, а потом двинулся в обход основания пирамиды. Служители быстро подали мне носилки, и я, покачиваясь над неровностями каменистой почвы, последовала за ним. Цезарь устремился вперед так быстро, что обогнать его можно было только бегом. Казалось, он хотел оторваться от нас и побыть с пирамидами наедине, поэтому я приказала носильщикам нести меня к Сфинксу. Я знала: после пирамид он неизбежно придет туда. Но не раньше, чем будет готов это сделать.

Чтобы дожидаться его в тени, слуги воздвигли павильон. Солнце уже стояло высоко, разогнав загадочные тени, и я воззрилась на меланхолический лик Сфинкса. Окажись мы здесь на рассвете, мы увидели бы его купающимся в нежных розовых лучах, ибо он обращен к востоку. Сфинкс приветствует восходящего Ра – сколько веков? Никто не знает. Мы считаем Сфинкса старейшим изваянием на земле, но кто его создал, нам неведомо, как неведомо и предназначение статуи. К чему он призван – оберегать пирамиды? Они находятся под его защитой? Это тайна.

Лапы чудовища постоянно заносит песком. Каждые несколько лет его откапывают, но потом пустыня снова наносит песок, и гигант снова покоится в мягком золотистом ложе. Он отдыхает, но не спит.

Цезарь появился из-за угла внезапно, как молния, и поспешил ко мне. Он казался возбужденным и ничуть не уставшим, как будто пешая прогулка лишь взбодрила его.

– Идем! – Он за руку сдернул меня со складного стула.

Солнце уже стояло высоко, основательно припекало, и очень скоро я почувствовала слабость.

– Не так быстро, – попросила я. – Слишком жарко для такой спешки, да и пески здесь коварные!

Он наконец вышел из транса и вернулся к действительности.

– Конечно, прости.

Мы двинулись к Сфинксу вместе, спокойным шагом. Теперь, ближе к полудню, желтый цвет статуи сменился безжалостной белизной, под стать его беспощадным чертам.