– Точно так же Галлия стоила девяти долгих лет, ушедших на ее покорение, – сказал он. – На опыте я усвоил, что иногда необходимо действовать стремглав, но порой полезно потянуть время.

Я находилась в таком состоянии, что говорить почти не могла, лишь сделала глубокий вздох и пролепетала:

– Удовольствия желательно растягивать, а вот боль пусть проходит побыстрее. Правда, память переиначивает наши чувства на свой лад. Когда мы оглядываемся, все радости предстают скоротечными, боль же кажется слишком долгой.

Я не увидела, но ощутила в темноте пристальный, устремленный на меня взгляд Цезаря.

– Клянусь тебе, – молвил он, – дней, проведенных с тобой, я не забуду никогда. Может быть, память и обратит их в прекрасные мгновения, но они не сотрутся из нее вовеки.

Мне показалось, что над нами нависла холодная мрачная тень.

– Какие печальные слова! – воскликнула я. – Вечно со мной так: не желая того, навела тебя на грустные размышления. – Я нервно соскочила с кровати и нащупала лампу, чтобы зажечь ее. – Нужно сейчас же выпить вина с пряностями, оно отгонит дурные мысли.

Я зажгла лампу и в ее слабом свете бросила взгляд на Цезаря – он распростерся на постели, обернувшись в простыню. Столбики балдахина с раздвинутыми занавесями как бы заключали его в рамку.

При смутном освещении он казался бронзовой статуей, а суровое выражение его лица на миг заставило меня и вправду подумать: уж не превратился ли он в изваяние? Потом он рассмеялся и протянул руку за вином, которое я налила в драгоценную чашу из оникса.

Царская ладья двигалась по Нилу. Из павильона на верхней палубе мы наблюдали за тем, как проплывали мимо окрестности – разлапистые пальмы, глинобитные дома с плоскими крышами, скрипевшие водяные колеса и сочная зелень полей. Жители прибрежных деревень издалека замечали наши наполненные ветром паруса, выбегали к реке и с любопытством провожали нас взглядами.

– Самая богатая страна на свете, – сказал Цезарь, прикрывая ладонью глаза от солнца. – Где еще можно видеть такие бесконечные зеленые поля, рождающие зерно для множества земель?

Я не могла понять, что звучит в его голосе, восхищение или зависть, и снова почувствовала укол страха.

– Рядом с этим великолепием Италия с ее низкими холмами да чахлыми сосенками кажется бедной, а про скудную каменистую Грецию и говорить нечего. Недаром греки расселились по всему миру.

– Увы, – вздохнула я, – наша земля плодородна лишь рядом с Нилом, большая же часть Египта представляет собой пустыню. Ты ее еще увидишь. Наша страна – узкая полоска зелени рядом с морем жарких песков.

– Возможно, и узкая, – возразил Цезарь, – но длинная. Шестьсот миль садов и полей.

– Завтра мы будем у пирамид, – сказала я. – И я покажу тебе Сфинкса.

– Ты уже показала мне Сфинкса, – сказал он. – Ты и есть Сфинкс.

– Сфинкс – это воплощенная тайна, – не согласилась я. – А я вполне постижима. Какая во мне загадка?

– А знает ли Сфинкс, что он собой представляет? – спросил Цезарь. – Думаю, нет. Вот и ты являешь собой воплощенную тайну, хотя сама этого не осознаешь. Я знаю о тебе меньше, чем о любом другом знакомом человеке, хотя провожу с тобой больше времени, чем с кем бы то ни было.

– Уверяю тебя, во мне нет никаких тайн!