– Одна его губа больше лежащего человека, – выговорил Цезарь. – Ухо больше, чем дерево!

– Он велик и могуч, – выдохнула я. – И будет вечно хранить Египет, как хранит с незапамятных времен.

– И все же его сделали люди, – заметил Цезарь. – Мы не должны забывать этого. Как и пирамиды: блок за блоком, камень за камнем, ценой великих усилий, но все-таки их построили люди.

– Выше по Нилу ты увидишь другие чудеса, – сказала я. – Храмы с колоннами столь мощными и высокими, что невозможно представить их делом человеческих рук.

– Тем не менее мы знаем, что это именно так, – ответил он. – На самом деле, любовь моя, ничего непостижимого в мире не существует. Есть лишь явления, чью природу мы пока не поняли.

Укрывшись в тени павильона, мы наблюдали, как проходит очередной день, не задевая безразличных к нему колоссов.

С наступлением полудня жара усилилась. Палящие лучи нащупывали в навесе тончайшие щели, словно настойчивые пальцы, и всюду, где им удавалось проникнуть, песок раскалялся настолько, что к нему невозможно было прикоснуться. Пирамиды и Сфинкс излучали белый жар, словно мерцающий под ясным голубым небом мираж.

Цезарь, откинувшись назад, смотрел на них и отпивал маленькими глотками вино, а один из его людей обмахивал повелителя маленьким веером военного образца. Правда, толку от такого опахала было маловато – перегретый воздух оставался почти неподвижным.

– Лучше возьми одно из моих, – предложила я, указывая на слуг, размеренно веявших широкими опахалами из страусовых перьев.

– Ни за что, – заявил он. – Это какое-то варварское извращение. Кто, скажи на милость, пользуется подобными опахалами?

– Люди, которым жарко, – сказала я. – Готова спорить: когда мы продвинемся еще дальше по Нилу, к сердцу Африки, ты сам об этом попросишь.

– Ты знаешь, я люблю биться об заклад, – сказал Цезарь. – Я игрок по натуре, так что принимаю твой вызов.

– И что я получу, если выиграю?

– Я женюсь на тебе по египетскому обряду, – ответил он после недолгого размышления. – Ты будешь считаться моей законной женой повсюду, кроме Рима, потому что…

– Да, я знаю. Потому что римский закон не признает браков с иностранцами.

Правда, законы пишут люди, а из всех людских деяний неизменны только пирамиды.

Наконец жара стала спадать. По мере ее ослабления менялись и цвета: белый известняк сначала приобрел медовый оттенок, а потом, словно впитав уходящий солнечный свет, окрасился золотистым янтарем – столь нежно, что цвет золота рядом с ним показался бы безвкусно кричащим. Небо, на фоне которого вырисовывались пирамиды, сделалось фиолетово-голубым, и на нем протянулись длинные пальцы пурпурных облаков, приветствующих заходящее солнце. Я знала, что еще некоторое время солнце будет подсвечивать пирамиды сзади.

Поднявшийся ветерок донес запах нагретого, а теперь отдающего тепло камня. Темнело, и нам пора было возвращаться на ладью.

– Идем, – сказала я, поднимаясь на ноги.

– Нет, я хочу остаться, – возразил Цезарь. – Мы ведь все равно не отплывем на ночь глядя. Луна почти полная. К чему торопиться?