– Ну, вечно Александр.

– Он умер в Вавилоне, и вполне возможно, что именно эти сады за окном – последнее, что предстало его взгляду. Так или иначе, я намерен покорить Парфию. Захватив Вавилон, я вознагражу себя посещением того священного места, где умер Александр, и посмотрю на висячие сады.

– Доверяешь ли ты мне настолько, чтобы поделиться своими замыслами? У тебя уже есть план этого похода или он еще не разработан?

– Идем! – вдруг заявил он, поднимая меня с подушки и плотнее закутывая в плащ. – Давай прогуляемся.

Ночь была такой ясной, что я невольно прищурила глаза. В лунном свете все вокруг выглядело совсем не так, как днем, – теперь детали пейзажа холодно, сурово и резко вырисовывались на фоне чернильного неба.

– После приезда в Египет я оказался отрезанным от внешнего мира, – промолвил Цезарь. – По правде говоря, мне следовало бы вернуться в Рим. Я задержался здесь, – он покачал головой, – потому что попал под власть каких-то чар.

Эти слова заставили меня рассмеяться. Тогда он добавил:

– Знай ты меня лучше, ты поняла бы, насколько не в моем характере прохлаждаться где бы то ни было. Дела призывают меня. Долг зовет. А я мало того что нахожусь далеко от Рима, мало того что провожу ночь с царицей Египта в пустыне, у подножия пирамид, но и с каждым днем забираюсь все дальше вглубь Африки. Этим не преминут воспользоваться мои недруги. Они извлекут из ситуации все возможные выгоды.

– Значит, и тебе нужно извлечь из нее все возможные выгоды, – отозвалась я. – Надеюсь, наши памятники того стоят.

Я ждала, что он скажет: «Это не просто памятники». Однако Цезарь лишь хмыкнул, а потом, прежде чем я успела понять, что бы это могло значить, покачнулся, запнулся, упал на колени и со стоном повалился ничком на песок. Все произошло стремительно и внезапно: только что мы беседовали – и вот он уже корчится на земле, как в агонии, хотя после первого стона у него не вырвалось ни звука.

В ужасе и отчаянии я упала на колени рядом с ним. Что произошло? Может быть, кто-то прятался за скалой и метнул нож? Или из-под камня на него бросилась растревоженная змея? А вдруг тайный враг получил доступ к еде и напиткам, и Цезарь пал жертвой яда? Собрав все силы, я схватила его за плечи и перевернула. Тело Цезаря обмякло, как у мертвеца, на лицо налип песок. Сердце мое билось так быстро, что я почти не могла думать. Я совершенно растерялась, однако догадалась приложить ухо к его груди и ощутила, что его сердце по-прежнему бьется.

– О боги! Что с ним? Спасите его, спасите его! – причитала я, завывая, как одна из ночных гиен.

Невозможно, чтобы он вдруг покинул меня, бросил на произвол судьбы! Невозможно, чтобы великого Цезаря с такой легкостью забрала смерть!

Потом он снова издал стон, шевельнулся, и я почувствовала, как в его тело вместе с прерывистым тяжелым дыханием возвращается жизнь. Не зная, чем ему помочь, я от бессилия и отчаяния стала стряхивать песок с его губ, носа и лба. Наконец его губы раздвинулись, и он пробормотал:

– Теперь ты знаешь.

– Знаю что?

– То, что я… подвержен падучей. – Цезарь попытался приподняться, но руки ему не повиновались. – Это случается неожиданно, без предупреждения, так что подготовиться невозможно. Я вижу вспышку света, слышу звуки – а потом слабость и падение.

– А ты видишь что-нибудь в этих вспышках света?

– Ты имеешь в виду, говорят ли со мной боги? Нет. Или говорят, но не заботятся о том, чтобы я понял их речи, ибо очень скоро сознание покидает меня. Когда же я прихожу в себя, то знаю не больше, чем до припадка.

На этом последние силы Цезаря истощились, и он провалился в глубокий сон. У меня не было иного выхода, кроме как остаться рядом с поверженным недугом полководцем посреди посеребренной холодным лунным светом пустыни. Чтобы он не замерз, я накрыла его своим плащом. Потом я озябла, тоже забралась под плащ и, дрожа от холода, прижалась к спящему Цезарю.