«Думаю, я просто потерялся, – сказал он Лоуренсу Ливермору. – Я не мог отыскать силы убедить себя в том, что поступаю правильно. Я был участником великой группы, и это закономерно, потому что наши песни очень хороши. Но я никогда не мог почувствовать, что поступаю правильно, ведь столько людей обозлилось на меня. Вот где я запутался, и это очень тупо. Я бы никогда не хотел прожить эту часть своей жизни заново. Никогда».
«Я знаю, что многие были счастливы [за Green Day], – говорит Лоуренс Ливермор. – Но они, как правило, не были такими громкими, как недоброжелатели. Наверное, опасались стать белыми воронами среди остальной части сообщества. Или, возможно, их просто было меньше в панк-сообществе».
«Это странно, потому что люди как будто смотрели на Green Day через очки с дерьмовыми линзами, – говорит Армстронг. – И это не имело никакого отношения к музыке. Мы знали, что записали лучший альбом в карьере. Была новая аудитория, которая слушала музыку и прониклась ею. У нас появились новые поклонники – молодые ребята. Но была и другая сторона – люди, которые нас отвергали. Они были настроены против нас еще до того, как услышали хоть одну ноту, которую мы сыграли. Странно, когда некоторые люди смотрят на вещи в этом свете. Я слушаю только музыку. Если это хорошая запись и у нее годный продакшн, то я въезжаю, понимаете. Может быть, это потому, что я музыкант. Я не из тех, кто сидит и внимательно изучает то, что делают другие люди.
Но [в то время] я был в некотором замешательстве. То ли это из-за места, откуда я родом – Родео, город нефтеперерабатывающих заводов, – то ли Беркли и Окленд, где я открыл совершенно новый взгляд на жизнь. Там была политика и музыка, художники и чудаки, с которыми у меня было что-то общее. Но после успеха я почувствовал, что не принадлежу ни к одному из этих мест. Я чувствовал себя не в своей тарелке. У нас был успех, деньги, и я просто пытался осознать, что все это значит. Это было странно».
С момента создания группы Sweet Children в 1987 году Green Day выступали в клубе 924 Gilman Street не менее
Кажется, что на фоне оглушительного шума, который наделал
«Это место было горячим, – говорит Тре Кул, – и остается таким по сей день. Они постоянно борются за существование. Но я видел, что наша публика изменилась, и это уже не публика Gilman. На наших концертах уже возникали беспорядки. Последнее, чего мы хотели, – это чтобы тысячи людей высыпали на улицы Беркли перед дверями Gilman».
Тем не менее…
«Конечно, когда тебе запрещают слопать печеньку, ты тут же начинаешь ее хотеть. Но в этом смысле я не особо беспокоился. Меня больше беспокоило, что некоторые журналисты пытались раздуть из мухи слона. Они пытались подколоть нас и чуть ли не открыто нападали. Они критиковали нашу историю, потому что это могло бы стать хорошим сюжетом для журнала. Так что это немного раздражало. Но я не имел ничего против Gilman. Просто обидно, когда на нашу историю и наследие нападали люди, которые не имели права даже печатать слово Gilman на машинке».
Билли Джо Армстронг отнесся к изгнанию группы с меньшим энтузиазмом. Для него 924 Gilman Street был своего рода школой. Это его альма-матер, и то, что его имя вычеркнули из списка почетных студентов, стало для него сильным ударом. У двадцатитрехлетнего парня не было другого средства борьбы с потрясениями и неурядицами, свалившимся на него, кроме как с помощью любимого ремесла. «Я никогда не скрывал, что это меня беспокоит, и реагировал на это, – сказал он Лоуренсу Ливермору. – И это проявилось в музыке». После короткого отдыха трио вскоре приступило к работе, доказывая правило, что группа, которая играет вместе, остается вместе. Возможно, Green Day больше не ютились в тесной квартире, но в ситуации, когда весь мир ополчился против них, группа была уверена – шоу должно и будет продолжаться. «Я помню, что в то время мы чувствовали настоящую необходимость в том, что делали, – говорит Майк Дернт. – Было настоящее желание заявить о себе и сказать: “Нет, мы здесь всерьез и надолго”. Для нас было очень важно, чтобы люди знали, что мы не очередная однодневка».
Это желание не было ни театральным, ни истеричным и сопровождалось нотками презрения и даже отвращения. Не прошло и года, как розовые очки Green Day раскололись на тысячу осколков.
Ни одна песня не воплощает эти перемены лучше, чем «86». Названная в честь окончательной санкции 924 Gilman Street, композиция длиной две минуты и сорок семь секунд представляет собой мастер-класс по вызывающе дерзкому смирению. Не до конца ясно, является ли местом действия песни сам клуб. Но что не вызывает сомнений, так это обида и злость, с которой Билли Джо Армстронг поет о вещах не столько потерянных, сколько украденных. Необычно, что песня «86» написана от второго лица, будто певец слушает лекцию, но не отвечает на нее. «Что привело тебя сюда? / Ты что-то потерял, когда был здесь в последний раз? – спрашивает он. – Тебе никогда этого не найти, / Это похоронено глубоко вместе с твоей личностью». В другом куплете ему советуют «выйти через черный ход / и больше никогда не показываться на глаза» и «отойти в сторону и не загораживать проход, / и смотри, чтобы дверь не ударила тебя по заднице». Будто у адресата этого утомительного напутствия есть какие-то сомнения, ему говорят, что «из 86-го возврата нет». Для ясности ему напоминают об этом еще одиннадцать раз. И опять же, чтобы убедиться, ему трижды повторят, чтобы он «даже не пытался» вести переговоры об изменении этих условий.
К этому времени двойственное отношение Green Day к славе стало лишь более запутанным. Группа объявила бойкот прессе, но сделала исключение для дорогих изданий, таких как Spin и Rolling Stone. Они держали цены на билеты ниже двадцати долларов («Мы не думаем, что стоим двадцать два с половиной доллара», – сказал Тре Кул в интервью Rolling Stone), но выступали на площадках размером с «Окленд Колизеум-арену». («Когда они уходят на мейджор, вам больше никогда не видать их в Gilman Street, – заметил Фэт Майк. – Вместо этого вы увидите их в «Оклендском Колизее». Я видел, и это ни хрена не весело».) Группа также отказалась от команды менеджеров и решила сама заниматься своими делами, что, по словам Тре Кула, «очень плохая идея». Но он добавляет: «В этом был и положительный момент, потому что мы поняли, как много работы уходит на то, о чем мы даже не задумывались и чем на самом деле не хотим заниматься. Но это дало нам хорошее представление о том, что происходит в бизнесе, помимо самой музыки».
Группа даже была готова отложить концерт в конференц-центре «Ниагара-Фолс», чтобы выступить в программе «Позднее шоу с Дэвидом Леттерманом». Каким бы сомнительным ни показался этот шаг, по крайней мере, они выступили достойно. «Когда они впервые пришли к нам на передачу, то напугали меня до смерти, – сказал лучший ведущий в истории американского телевидения, – но с тех пор они продали миллионы альбомов». Еще до того, как имя Green Day сорвалось с губ Леттермана, Тре Кул заиграл начальные такты песни «86», которая так и не была выпущена в качестве сингла. Билли Джо Армстронг в пиджаке и галстуке в горошек играл на своей гитаре Блу, которая висела так низко, что нижняя половина ее корпуса болталась около колен. Его глаза круглые, как мячики для гольфа. Его голова дергается, словно от ударов тока. Слева от него Майк Дернт подкрепляет злодейские аккорды друга сложной басовой линией, которая делает песню осязаемо мясистой. Тот факт, что ему удается играть, даже подпрыгнув в воздух, только добавляет великолепия выступлению.
Звук – словно молния, которая вырвалась на свободу и ищет, в кого бы ударить. Группа всем видом источает яд.
Роб Кавалло говорит, что в это время он бы не назвал Билли Джо Армстронга «абсолютно несчастным», но считает, что 1995 год «был периодом адаптации. Я думаю, если уж на то пошло, это был случай, когда нужно быть осторожным в своих желаниях. Многие ребятишки говорят: “Я хочу быть богатым и знаменитым”. Но, когда они становятся богатыми и знаменитыми, происходит следующее: они понимают, что их жизнь изменилась гораздо больше, чем они думали. Жизнь стала намного сложнее. Все, что вы делаете, даже поход в местную кофейню, уже не такое простое дело, как раньше. И я думаю, что они просто приспосабливались к этому, пытались примириться с этой мыслью. И да, они испытывали некоторое чувство вины за успех. Невозможно переоценить количество перемен, через которые им пришлось пройти… Вы должны помнить, откуда они пришли. Когда я впервые встретил их, они были почти что бездомными. У них не было денег, у них не было ничего. А потом вдруг они стали миллионерами».
То, что именно Роб Кавалло будет продюсировать четвертый альбом Green Day, даже не обсуждалось. Когда он встретился с ребятами в студии Hyde Street Studios в Сан-Франциско, группа четко определила, чего они хотят добиться. Они хотели, чтобы их новый материал звучал жестче, чем все, что было до него. Они хотели, чтобы эта запись говорила их основным слушателям о том, что они не продались и что они не гонятся за успехом. Они хотели, чтобы запись была сделана на их условиях. Конечно,
Роб Кавалло связался с гитарным техником Бобом Брэдшоу из Custom Audio Electronics, чтобы тот помог ему и Билли Джо Армстронгу отыскать более жесткий звук для пластинки. Брэдшоу взял модель
Ни один трек не иллюстрирует это лучше, чем «Panic Song». Трек состоит из двух половин, первая часть начинается с того, что Майк Дернт играет басовые ноты со скоростью пулеметной очереди. Тре Кул присоединяется к нему на барабанах в сверхзвуковом темпе, который невозможно различить. Гитара Билли Джо Армстронга отодвинута на задний план. По мере развития вступления нарастает и напряжение песни. Удар по гитаре теперь наносится с большей силой и регулярностью. Ритм-секция Майка Дернта и Тре Кула громыхает под аккордами. Как вспышка молнии гитара Армстронга совпадает с басом нота за нотой. Песня трещит по всем измерениям, словно в конвульсиях. Когда вступление уступает место самой песне, смысл всего этого становится совершенно ясен – это музыкальный эквивалент панической атаки.
Сегодня Тре Кул и Майк Дернт довольно равнодушно относятся к усилиям, которые потребовались для записи безжалостного первого акта «Panic Song». «Я играл так быстро, как только мог в то время, но сейчас я, наверное, мог бы играть быстрее», – говорит барабанщик. Басист признается: «Мне потребовалось много времени, чтобы достичь этого, но как только у меня получилось, все пошло как по маслу». Роб Кавалло, однако, не сомневается в том, сколько энергии потребовалось, чтобы записать песню. Он помнит, что руки Тре Кула представляли собой «кровавое месиво», когда барабанщик сдирал мозоли на ладонях, и что «каждый дубль он выкладывался на тысячу процентов». Продюсер вспоминает, что безмерно восхищался барабанщиком за его усердие. Это было похоже на то, как если бы Тре Кул был боксером, который проводит бесчисленные тренировочные бои со спарринг-партнерами в безжалостную летнюю жару. Кавалло вспоминает: «После дубля Тре сползал на пол, полностью вымотанный. Я снимаю перед ним шляпу за то, что он прошел через это».