Бракованный товар

Следующие несколько недель прошли в том же почти привычном, но оттого не ставшем легче каторжном режиме. Валя вдруг заметила, что синеватые круги под воспалёнными глазами её подруг по несчастью стали постоянными, увидела, как сильно похудела Нина, отдававшая часть своего и без того скудного пайка ребятишкам, и однажды подумала: окажись в лагере зеркало, вряд ли ей, Вале, понравилось бы, как выглядит она сама. К вечеру пятницы ей казалось, что силы закончились и завтра она просто не встанет.

Приходя с работы, женщины едва добирались до умывальника и скудного ужина. Одними постепенно овладевало тихое безразличие, другими — глухое раздражение, каждую минуту готовое выплеснуться ссорой или слезами. Только одна новость на какое-то время взбудоражила барак: бригады, работавшие на разгрузке вагонов, переводят на фабрику, которая находится на другом конце городка. Какое на ней производство, никто не знал, но было известно, что туда нужно ещё несколько сотен человек и что большинство мужчин из этого лагеря, а также из соседних — чешского и того, где были ребята, пригнанные из Крыма, тоже оказались на этой фабрике в «тяжёлых» цехах.

Девушки из фабричных бригад рассказывали, что с ними работают и немцы: пожилые мужчины в качестве мастеров и наставников и женщины — на тонкой чистой сборке, где положено быть в белых халатах и шапочках. Нашим же девчатам достаётся работа на простейших станках, уборка цехов, толкание вагонеток с продукцией и прочий тяжёлый неквалифицированный труд. Те, кому ещё только предстояло выходить на фабрику, расспрашивали старожилок, трудно ли освоить станки, очень ли сердитые мастера и дают ли там днём обед или только хлеб и воду, как на торфе.

Слегка поддерживала Валю лишь надежда на выходной. В прошедшее воскресенье уже в третий раз приезжал Уве Хоффман и забирал Наташу, Валю и Нину с детьми на работы в своей усадьбе. В этот раз Уве заявил, что ему нужны четверо, и категорически потребовал также Асие. Похоже, что забирал этот странный немец самых слабых — не столько для работы, сколько для того, чтобы подкормить. Зося исправно кормила всех четыре раза в день, а Уве старательно демонстрировал всем соседям, что гоняет о́стов и требует от них усердия, но на самом деле сильно не загружал. Пленницам же прополка клумб, подвязывание розовых кустов и чистка дорожек в большом красивом саду казались после торфа отдыхом. А ребятня и вовсе просто отъедалась и играла на лужайке в тени старых лип. Асие была откомандирована на кухню к Зосе, где они с кухаркой каким-то загадочным образом быстро умудрились найти общий язык. После работы всем остам давали возможность как следует помыться, и уезжали они отдохнувшими и сытыми. Однако Уве каждый раз напоминал, что в лагере не должны знать, как именно работают остовки в его усадьбе. Похоже, он страшно боялся, что его обвинят в сочувствии к пленницам. И женщины старались не распространяться об этом. Малышам Нина строго внушила: если они расскажут, что там хорошо, Уве больше не сможет забирать их, а здесь жизнь станет ещё хуже. Напуганные дети молчали, да их никто особенно и не расспрашивал.

По возвращении в лагерь оставалось только проветрить свои матрасы и что-то постирать. Такой рабоче-выходной, после которого вечером можно было не идти на лагерный ужин, давал некоторый заряд сил, хотя Вале его хватало ненадолго.

На утреннем построении в субботу Валя вдруг забыла свой номер, растерялась и тут же получила от Волчихи удар по спине шлангом. У неё перехватило дыхание и потемнело в глазах. Стоявшая рядом Наташа не дала подруге упасть. С её помощью Валя отстояла перекличку и добралась до столовой. Противный желудёвый кофе всё же был горячим и принёс некоторое облегчение, а кусок хлеба с чайной ложкой клейкого мармелада хотя и не утолил вечного голода, но создал некую иллюзию завтрака.

Колонна женщин в серых халатах с голубыми лоскутками OST шла по ещё не проснувшемуся городку, гремя по булыжнику вечными хольцшуе и распугивая птиц, встречавших пением раннее майское утро.

…День выдался по-летнему жарким. Солнце палило вовсю, и торфяная пыль липла к потным разгорячённым лицам, ещё сильнее раздражая глаза и посеревшую кожу. Валя принимала торфяной брикет со штабеля на вытянутые руки, когда у неё закружилась голова, и девочка вместе со своей ношей рухнула прямо под ноги надзирателю. Тот выругался и хлестнул её по руке тонкой плетью с металлическим концом, которую всегда носил с собой.

Валя вскрикнула — удар пришёлся по запястью, и кровь хлестала из рассечённой вены. К девочке бросились Марьяна и Наташа, следом ещё кто-то, работа застопорилась. Надзиратель попытался разогнать собравшихся, но Марьяна так посмотрела него и столь выразительно перевела взгляд на камень, удерживавший колесо вагонетки, что немец решил не связываться с группой разъярённых женщин.

— Дайте воды! — громко сказала по-немецки Марьяна и, глядя на надзирателя, добавила: — Вы будете отвечать за остановку работы.

Подбежал пожилой бригадир. Марьяна указала ему на Валину рассечённую руку и повторила про воду. Тот кивнул, знаком показал, что Валю нужно отвести в сторону — пусть это сделает Марьяна. Остальным строго приказал вернуться к вагонеткам.

Вале промыли руку, но кровь не останавливалась. Подумав, Марьяна сняла халат и сильно дёрнула узкую оборку на своей юбке. Оборка не поддавалась. Бригадир понял её, достал из-за голенища старый солдатский нож и, поколебавшись, протянул женщине. Марьяна покачала головой и указала на место на боку, где удобнее подпороть крепкую нитку. Немец помог, и оборка была благополучно оторвана.

— Бинтовать этим нельзя, платье тоже пыльное, — сказала Марьяна, — но всё же не так лить будет. — Она перетянула Валину руку выше раны, чтобы остановить кровь. — До лагеря хватит.

Бригадир велел одному из конвоиров отправить пострадавшую в лагерь. Марьяна помогла девочке подняться, однако ноги у Вали подкосились.

— Жди воду, — приказал немец. — А ты — на место, — сказал он Марьяне.

До перерыва на обед оставалось немного времени. Когда зазвучал гонг, прибыла повозка с водой. Валя съела свой хлеб, выпила воды, намочила лицо. По крайней мере у неё появились силы подняться. Бригадир зна́ком показал, что повозка заберёт её в лагерь, и, сказав что-то вознице, помог Вале взобраться на козлы рядом с ним. Девочка вцепилась здоровой рукой в узкую кучерскую скамейку и надеялась, что голова не закружится и она по пути не свалится с повозки.

В лагере Валю отвели к Эрне. Видимо, та исполняла здесь ещё и обязанности медсестры первой помощи. Повариха покачала головой, что-то весьма выразительно пробормотала про тупых мужиков и направилась к аптечке, которая висела в кухне и была заперта на замок. Нашла в связке на поясе ключ, достала пару таблеток, растолкла их, засыпала порошком рану и туго перебинтовала. Оглянувшись, не видит ли кто, Эрна налила Вале ещё тёплого брюквенного супа, положила туда картофелину и посадила её в углу за плитой поесть.

— Ruhig, schnell…[97] — ещё раз оглянувшись, сказала повариха.