В вагоне становилось душно. Катя, полненькая девушка, учившаяся в Валиной школе двумя классами старше, сняла с себя тёплую кофту, потом ещё одну, под ней оказался тонкий, похожий на мужской джемпер…

— Три, — изумлённо сказала женщина рядом.

Катя сняла и его.

— Четыре, — сказала женщина и засмеялась.

— Пять… — засмеялась и сама Катя, сняв блузку и оставшись в шерстяной жилетке и клетчатом платье.

— Шесть! — теперь уже дружно считал и смеялся весь вагон.

— Кать, с чего это ты так разоделась? — спросил кто-то.

— Да боялась, что много вещей-то взять не позволят, а так — что на себе и ещё узел. Всё ж побольше.

Сценка эта немного разрядила общее напряжение. Люди начали переговариваться, знакомиться, помогать друг другу. Надо было как-то приспосабливаться.

Женщины, сидевшие недалеко от дырки в полу, стали думать, как отгородить туалет имеющимися вещами, но у всех была с собой только одежда и кое у кого полотенца — не из платьев же занавеску делать, да и вешать её было не на что… У Нины нашлось тонкое пикейное[61] покрывало, но его решили не использовать, чтобы ей было чем укрыть детей.

Поезд шёл уже очень долго. В окошке ещё виднелся дневной свет, но апрельский длинный день, начавшийся так рано, и невидимое из окна солнце совсем не давали представления о времени. Товарищи по несчастью, смирившись с судьбой, дремали, тихо переговаривались, доставали еду, фляжки с водой. Воду расходовали по глоточку — неизвестно ведь, на сколько её нужно растянуть. Большинство Валиных спутников были угнаны из дома по повесткам, и им по приказу полагалось взять с собой не только одежду, но и свою посуду и запас еды на четыре дня.

Валя уткнулась в согнутые колени, чтобы не видеть, как люди едят. От голода свербило в животе, и очень хотелось пить. Она заметила, что и Асие страдает от жажды, — та облизывала сухие губы и сглатывала, как бывает, когда горло тоже пересохло. Похоже, что не только их забрали в чём есть в той облаве у рынка. Были и ещё девушки и парни без вещей. «Нет, только не поднимать голову, не смотреть. Покормят же нас немцы хоть чем-то… им же невыгодно привозить на работу совсем оголодавших людей», — уговаривала себя Валя. Сидеть долго согнувшись было утомительно, и через некоторое время она всё же подняла голову. И встретилась глазами с женщиной лет сорока, меланхолично жевавшей солёный огурец и кусок хлеба. Валя невольно сглотнула.

— Чего в рот смотришь? — вдруг сухо и недобро спросила та. — Своего не взяла, на чужое не заглядывайся.

— А ты, женщина, поделилась бы с девчонкой, — сурово встряла Асие. — Видишь, забрали её в чём была.

— А ты мне не указывай! — взвился резкий голос женщины. — Сама и делись, коли богатая! Указывать-то все умные! Здесь каждый за себя!

— Был бы свой кусок — тебя бы не спросила, отдала, — жёстко, но не повышая голоса, ответила пожилая татарка.

— А ну, бабы, тихо! — Зычный голос, слышный на весь вагон сквозь стук колёс и общий гул, оборвал начавшуюся было перепалку.

У дальней стены встала красивая рослая женщина с косой, уложенной вокруг головы, с серым тёплым платком на плечах.

— Кто меня знает? — спросила она.

— Мы знаем, Марьяна, — откликнулись парни.