— Ой, — вдруг вспомнила Валя, — румынский солдат в одном дворе дедушку какого-то забрал, прямо выволок, а квартальный староста говорил что-то про одного человека от каждого квартала.

Пётр Сергеевич чертыхнулся.

— Этого я и боялся.

— Чего, Пётр Сергеич?

— Неважно. Идите-ка вы домой, а то скоро смеркаться начнёт. И осторожнее, ради бога, в обход. И завтра не приходите! — Остановив рукой возражения, он продолжил: — Анна Николаевна, голубушка, вы меня спасли, но не надо больше через полгорода ходить. Не рискуйте вы. Вот еду оставили и липу заварили, спасибо вам великое, но я уж сам дальше буду выкарабкиваться… Сегодня день-то какой?

— Четверг. Двадцать пятое декабря.

— Ну да… а в субботу, значит, послезавтра, человек ко мне придёт. По делу, но тоже без помощи не оставит. Так что не ходите.

Анна Николаевна вышла во двор принести ещё дров и вернулась встревоженная.

— Где-то далеко пальба слышна. Но не артиллерия. Пулемёты вроде. Много. Не разберёшь — где. Ветер сильный, непонятно, откуда звук приносит. Но мы всё же пойдём. А то и правда темнеет рано, в сумерках страшнее.

Мать и дочь простились с больным, убедившись, что липового чая в термосе хватит до утра, дров достаточно, а каша укутана в одеяло. Они шли тем же путём, по набережной, мимо немецкого кладбища и дота, где всё ещё работали люди, но потом свернули ближе к центру. Анна Николаевна видела, что Валя мёрзнет на ветру, а так было короче.

На улице Революции, переименованной оккупантами в Адольф Гитлер Штрассе, стояло оцепление. Румынские солдаты не давали пройти через городской сквер, где летом бил фонтан и на большой площадке устраивали танцы.

Сейчас оккупанты стояли по всему периметру, знаками показывая, что можно только обходить по тротуару, а через сквер нельзя.

Валя поскользнулась на мокрой брусчатке, шлёпнулась на колено и, поднявшись, потёрла испачканный чулок. Ладонь стала красной.

— Ты разбила коленку?

— Да нет, не больно вроде.

Анна Николаевна присмотрелась к брусчатке, перевела взгляд за спины солдат и вдруг, взяв Валю за руку, стремительно потянула в сторону.

— Идём отсюда! Быстро!

Но Валя уже увидела. На танцплощадке и вокруг лежали люди. Много. Женщины, мужчины, а на газоне почти у самого оцепления, неестественно подогнув ногу и запрокинув лицо к небу, — мальчишка. Валя с ужасом узнала Олега, одноклассника, друга по кружку и верного Маринкиного рыцаря. «Звёзд станет значительно больше…» — снова вспомнилось ей… Кажется, она забыла, что надо дышать. Закружилась голова… Мать подхватила едва не упавшую девочку и почти бегом потащила её на другую сторону улицы, не давая больше оглянуться.

Валю трясло, она не понимала, где идёт, и почти не видела дороги. Через несколько кварталов у девочки окончательно подкосились ноги, и мать усадила её на ступеньки магазина — отдышаться. На стеклянной витрине было наклеено очередное большое объявление, как обычно, на трёх языках — немецком, русском и крымско-татарском. Женщина машинально стала читать, дожидаясь, пока дочка сможет идти.