14 марта

В газете «Голос Крыма», которую выпускают под надзором оккупационных властей, недавно опубликовано объявление, что всем киномеханикам, проживающим в городах, необходимо зарегистрироваться в отделе культуры при городской управе — для работы в кинотеатрах, которые будут показывать фильмы для военнослужащих германской и румынской армий. Гражданское население в кинотеатры не допускается.

Стало быть, оккупанты уже совсем спокойно себя здесь чувствуют. И у нас, говорят, будет кинотеатр для солдат и офицеров.

Кроме того, по городу висят объявления, что открывается школа, с 1 по 6 класс. И что учителя обязаны явиться на инструктаж. Видно, немцы хотят наладить и здесь свою пропаганду. Не о нашем же благополучии они заботятся.

А ещё велят тем же учителям собрать детей — детсадовцев и начальную школу — и готовить с ними концерт ко дню рождения Гитлера, который вроде бы в апреле. Хотела бы я посмотреть, кто возьмётся за такую работёнку! Надеюсь — никто.

Я не-на-ви-жу этих фрицев и румын, явившихся на нашу землю, чтобы нас — что? — поработить? Или уничтожить совсем и получить «чистое пространство»? И ещё мне стыдно признаться, но в душе живёт ненависть к тем, кто нас бросил, сдал. Ну ладно, не ненависть — это я уж слишком… Но горькая обида — на нашу доблестную армию, которая даже не попыталась нас спасти. Молча сдала.

Хотя вот тётя Лида говорит, что я бессовестно себя веду, раз впадаю в злобу и отчаяние. Если бы в городе шли бои на улицах — кто знает, как оно было бы. Может, ещё хуже. Выходит, тем, кто нас бросил, надо сказать спасибо… так, что ли?

19 марта

В садах частного сектора и санаторных парках, где не успели всё вырубить немцы, уже вовсю цветет миндаль. Эта красота немного скрывает убожество города. Многое разрушено. Остатки вокзала и комендатуры так и стоят чёрными. Кроме того, наши войска несколько раз пытались подойти с моря на кораблях и на самолётах, но немцы их отбивали. В итоге разрушения в городе — и от наших обстрелов и бомб, и от ответных фашистских. Вот театр разрушили, библиотеку. В старом городе снаряды и бомбы разнесли жилые дома, в курортной зоне — старинную гостиницу и детский санаторий. Порт разбит вдребезги.

Сейчас — наверное, именно на фоне буйного цветения — стало сильнее видно, как плохо выглядят многие люди. Худые, бледные, а главное — запуганные. Сыты и довольны только те, кто всерьёз сотрудничает с немцами и румынами. А кто вынужден работать на фрицев, зарегистрировавшись на бирже труда, выглядят не намного лучше, чем те, кто не регистрировался и совсем голодал. Фрицы скудно платят продуктами, а часть выдают «оккупационными марками», по которым теоретически можно что-то купить в магазинах, но на деле в тех магазинах, куда «не немцам» разрешён доступ, почти ничего нет. Говорят, гораздо лучше в магазинах «для немцев», куда на самом деле имеют доступ и румыны, и сотрудничающие с фрицами наши. Но не вижу, чтобы из этих «наших» людей хоть кто-то помог соседям. И вообще, их не любят: вокруг них всегда какая-то отчуждённость. Это часто сразу видно в любом дворе — при них все замолкают.

30 марта

На калитках у частных домов и на дверях подъездов появились списки жителей, которые подлежат отправке на работу в Германию. Видно, добровольцы у них закончились. Квартальные старосты всех знают и запросто вписывают кого надо от 15 до 45 лет — не скроешься. И в приказах, расклеенных по городу, как всегда: «Если завербованный сбежит, вся семья будет расстреляна». Боюсь, скоро и до меня дойдёт очередь. Я же как раз попадаю в эту категорию. А сбежать — что будет с мамой и Ваней? Втроём не уйдём — некуда и опасно. И степь же кругом, куда уйдёшь? Не знаю, что делать. Неужто ехать? Схожу послезавтра к Петру Сергеевичу. Может, посоветует что-то. Я очень боюсь угона, но «если завербованный…» висит надо мной камнем.

6 апреля

Вот и мне повестка пришла. Явка через два дня в пункт сбора — бывший санаторий им. Ленина. С собой иметь смену белья, одежду по сезону и продукты на 4 дня. И, конечно, приписка: «Если завербованный сбежит, вся семья будет расстреляна».

Придётся ехать. К Петру Сергеевичу я ходила, но не застала, а теперь бегать к нему ещё раз смысла нет: если меня спрячут — мама и Ваня точно погибнут. Мама тихо плачет, но что она может сделать?

Валя