– И что же тогда случилось? – спросила я.

Керри удивленно на меня посмотрела:

– Да ничего! Я сказала Конраду, что мне очень нужно, чтобы он помог нам с освещением. Он ведь был о себе слишком высокого мнения, чтобы согласиться на какую-то роль второго плана, а мне в любом случае хотелось дать Доминику возможность предстать во всем блеске своего таланта. Он ведь в школе был новичком, а новичкам всегда очень трудно завести друзей. Возможно, именно поэтому он и сблизился с таким маленьким негодяем, как Конрад. Впрочем, у Доминика имелись и другие проблемы…

А я снова вспомнила, с каким ожесточением Доминик всегда отзывался об этой школе. Наверное, это и впрямь было страшно тяжело – оказаться чуть ли не единственным чернокожим, да еще и из рабочей семьи, именно здесь, в этой привилегированной школе, где подавляющее большинство учеников были из богатых белых семей. Ничего удивительного, что ему ненавистны были даже воспоминания о том периоде своей жизни. И я впервые после устроенного Домиником празднества задумалась: а смогу ли я отпустить свое прошлое? Смогу ли просто подвести черту под историей с Конрадом и двинуться дальше – в будущее, с Домиником?

Но ведь Доминик мне солгал. Сказал, что даже знаком с Конрадом не был. Сказал, что проучился в «Короле Генрихе» всего два триместра, а на самом деле – целый год. Он позволял мне рассказывать ему о моем прошлом, но ни разу меня не поправил, ни разу не попытался объяснить мне, что я не должна считать себя ни плохой, ни ущербной. Неужели он что-то знал о гибели Конрада? Неужели ему нравилось, что я считаю себя испорченной и во всем виноватой? А если это действительно так, то не потому ли, что ему было известно все, что на самом деле со мной случилось?

Вряд ли, Рой, я сейчас кажусь вам ущербной. Но это только потому, что я положила немало сил, чтобы избавиться от нанесенного мне ущерба и вновь почувствовать себя целостной личностью. Я никогда не верила популярной мантре: «То, что меня не убивает, делает меня сильнее»; а верила я вот чему: то, что меня не убивает, дает мне шанс нанести ответный удар. И я наносила эти ответные удары, Рой; я наносила их чуть ли не каждый день моей жизни; я сражалась со своим прошлым, с онкологией, с Конрадом, с Домиником, с Харрингтоном, со школой «Король Генрих», а в последнее время еще и со школой «Сент-Освальдз». Я сумела дать отпор вам всем, и теперь никто не украдет у меня мои победы. В понедельник на территории будущего бассейна вновь начнутся строительные работы, и к тому времени, как вы вернетесь в школу, то, что, как вам кажется, вы видели на берегу котлована, будет похоронено, залито сотнями тонн армированного бетона.

Вас, наверное, удивит, что рабочие способны закрыть глаза на такие находки и спокойно продолжать работать. Но ведь было совсем нетрудно разбросать останки и закопать их там, где и смотреть-то никто не стал бы. Вообще-то иногда лучше всего именно похоронить прошлое. Закопать его. Так почему же вы так стремитесь вновь его раскопать? Тем более в данном случае тайна явно намного лучше правды. Да и кто теперь выиграл бы, узнав правду? Ведь все участники этой истории давно мертвы. А как много потерял бы «Сент-Освальдз», если бы правда была явлена всем?

Я ушла от вас, Рой, только когда сестра объявила, что время посещений закончено. Я пробыла в больнице почти полдня, и к вечеру вы выглядели уже очень усталым. Но завтра я снова приду и скормлю вам еще один ломоть моего прошлого, а вы, как и всегда, будете с жадностью ждать продолжения. Ах, дорогой мой Стрейтли, как же вы мне нравитесь! Как хорошо я вас знаю! Я, например, сразу догадалась, что Аллен-Джонс с приятелями все-таки ухитрились сегодня с вами повидаться. А выдали их ваши любимые лакричные леденцы. Мне известна склонность этих детей – а также и ваша – к различным притянутым за уши схемам, включая и ту, что буквально выбила почву из-под ног моего предшественника на посту директора школы. Но тайные записи на диктофон вам сейчас не помогут. Вы стали частью моей истории сразу же, едва я успела начать рассказ. И чем дольше вы меня слушаете, тем больше на вас ответственности за судьбу «Сент-Освальдз» – за ее репутацию, за ее преподавателей и учеников. И все же особой опасности я не вижу. Все это просто ловкость рук, умелое жонглерство. Зрители, затаив дыхание, смотрят, как фокусник на арене разрубает девушку пополам, но ни один из зрителей ни на секунду не поверит, что она может не выйти из этого испытания невредимой. Так почему все они продолжают с таким напряжением ждать конца номера? Почему вообще продолжают смотреть на арену?