Я внимательно рассмотрела рисунок, который держала в руках. Он был выполнен на обрывке грубой оберточной бумаги, в какую заворачивают покупки в мясной лавке; впрочем, того же типа бумагу обычно раздают и на уроках рисования в начальной школе. В нижнем углу печатными буквами было старательно написано:
– Но
Доминик пожал плечами:
– Ребятишки друг с другом о чем только не болтают. Возможно, о нем рассказывал кто-то из ее класса. А может, твои родители что-то такое упомянули.
Мое вино вдруг приобрело гнусный привкус: какой-то кисловато-металлический. Я с отвращением поставила бокал на столик.
– Мои родители тут совершенно ни при чем, – твердо заявила я. – Эмили не бывала у них с тех пор, как… – Я резко оборвала себя. Она не бывала у моих родителей с тех пор, как мы переехали к Доминику. И не из-за моих опасений, что она может что-то такое услышать, а скорее из-за того, что она сама может им рассказать о нашей новой жизни. Мои родители не принадлежали к числу тех, кто одобрил бы такого мужа, как Доминик. Во-первых, они наверняка сочли бы его слишком старым для меня, во-вторых, чересчур левым и, в третьих, совершенно непохожим на Конрада. Но я понимала, что главное даже не в этом; они никогда не смирились бы с его происхождением. Я хорошо запомнила тот день, когда Конрад привел к нам какого-то своего афрокарибского приятеля. Запомнила и те непонятные, но очень неприятные вопросы, которые мои родители этому мальчику задавали. И их комментарии. И их ледяное молчание.
– Мои родители… сложные люди, – только и сказала я.
Доминик от удивления даже бровь приподнял:
– Это ты точно сказала, детка. А ну повтори-ка!
С родителями Доминика я встречалась лишь однажды. Его мать была пышной веселой уроженкой Тринидада, а отец – типичный йоркширец с тихим голосом и спокойным характером. Доминик всегда с любовью отзывался о своих трех сестрах, но все они, похоже, постоянно спорили друг с другом; кроме этих родственников у него было еще несколько теток со стороны матери, целый выводок кузин и кузенов, а также бабушка, которой было за девяносто и которая жила поблизости от нас, в Пог-Хилл. Взаимоотношения Доминика с сестрами приводили меня в восхищение. Они действительно были очень близки, но между ними все время возникали ссоры из-за пустяков, что в определенной степени отражало в целом отношения разных поколений в их большой, дружной, но какой-то хаотичной семье. А моя небольшая семья – ибо никакой иной я и не знала – по-прежнему жила в нашем старом доме на Джексон-стрит: мои родители и призрак четырнадцатилетнего мальчика, который большую часть моей жизни постоянно находился рядом со мной.
– И потом, – продолжал Доминик, – не только Эмили в последнее время странно себя ведет.
– Выслушай меня, пожалуйста, – снова заговорил он. – Я понимаю, почему ты согласилась на эту работу в «Короле Генрихе». Ты хотела узнать о Конраде. Ты думала, что там, возможно, сможешь выяснить, куда он исчез столько лет назад. И, может быть, если тебе удастся выяснить правду, твои родители…
Я так резко встала, что нечаянно опрокинула свой стакан, и красное вино разлилось по скатерти.
– Оставь ты свои любительские проповеди, Дом! Я все-таки не одна из твоих учениц.
Мои слова его явно задели, и я вновь почувствовала острый – и такой ненавистный – укол стыда.
– Извини. Но я люблю тебя и очень о тебе беспокоюсь, – несколько растерянным тоном повторил он.
– Тогда попытайся для разнообразия в меня поверить, а не высказывать без конца предположения о том, что я все равно не справлюсь. – Я уже чуть не плакала и из-за этого страшно злилась и на себя, и на него, потому что он это заметил. – Я готова признать: сперва мне и впрямь тяжеловато пришлось. Но теперь все стало намного лучше. – Я помолчала, глядя на него. – И я так надеялась, что именно ты в первую очередь за меня порадуешься.
Доминик встал и обнял меня.
– Извини, – снова сказал он. – Я, конечно же, в тебя верю. И если ты довольна и счастлива, то и
Я буквально заставила себя немного расслабиться. Я чувствовала на волосах его дыхание и понимала, что он старается быть со мной ласковым, искренним, но никогда еще не чувствовала себя такой от него далекой. У меня с детства подобные проблемы, Рой, с самого раннего детства. Похоже, я вообще все чувствую не так, как другие. Например, не радуюсь тому, чему любая женщина должна бы радоваться – семейным обедам при свечах, Валентинову дню, щедрой россыпи товаров в магазине, – все это лишь смущает меня, сбивает с толку и кажется каким-то фальшивым. И отчего-то пустым, совершенно бессмысленным. Угнетающе бессмысленным.