– Это чисто медицинская предосторожность, – прервал его я. – Через день-два я снова буду на своем рабочем месте.
Он снова презрительно фыркнул.
– Ну вы очень-то назад не рвитесь. Вы ведь все-таки уже немолоды, знаете ли. И силы у вас не те, что когда-то.
– Я знаю, что вы плохой математик, Дивайн. А впрочем, все мы уже немолоды. – Черт бы его побрал, этого типа! Он ведь совсем немного меня моложе. Однако тот факт, что по уик-эндам он все еще порой играет в бадминтон (да и жена у него относительно молодая), похоже, внушил ему мысль, что по сравнению со мной он почти юноша. – Кстати, кто там меня замещает? – сердито поинтересовался я. – Только не говорите, что именно
Дивайн опять задергал носом, захрюкал и наконец сказал, невольно повторив слова Ла Бакфаст:
– Не льстите себе, Стрейтли. Занятия в школе не только не остановятся из-за того, что несколько классов пропустят уроки латыни, но и ученики этого попросту не заметят. На самом деле они, пожалуй, даже обрадуются, ибо у них появится дополнительное свободное время, которое можно с пользой потратить на что-то другое.
– Ну если в школе нет других преподавателей классических языков…
– Но я же послал туда план уроков на целую неделю! И рассчитывал, что тот, кто будет меня замещать, моими планами воспользуется. И нечего протаскивать на
Он скорчил рожу.
– И вечно вы драматизируете, Стрейтли. Вам, наверное, и в голову прийти не могло, что ваши коллеги способны просто о вас беспокоиться?
– Какие еще коллеги?
– Да любые! – И нос Дивайна слегка порозовел. – Вы ведь один из самых старых сотрудников нашего коллектива. И, естественно, ваши коллеги не могут не испытывать беспокойства, когда вы вдруг заболели.
Я улыбнулся:
– Я и не знал, что вам это небезразлично. Может быть, пройдете, выпьете чашку чая?
Он фыркнул.
– Нет уж, спасибо. Чай я пить не буду, но я подумал, что вас, может быть, немного порадует вот это. – Он вытащил из портфеля и вручил мне коробочку шоколадок «Блэк Мэджик», завернутую в целлофан и перевязанную красным бантом, под которым виднелась его карточка. На ней своим нервным почерком он написал:
– Но зачем же вы… Спасибо, доктор Дивайн! – Я был тронут до глубины души.