– Ну что за чушь! – возмутилась я. – Я вовсе не собираюсь меняться.

– Правда? – Доминик снова повернулся ко мне, и в его темных глазах вспыхнул гнев. – То-то после первого же дня в этой школе ты перестала носить свой брючный костюм. Наверняка кто-то из этих старых снобов сказал тебе, что у них такое не носят!

Я почувствовала, как к щекам моим прилила жаркая кровь.

– Я просто пытаюсь как-то приспособиться к их обычаям, Дом.

Он рассмеялся, но смех его звучал вовсе не зло.

– Ты же просто сама себя уговариваешь, – сказал он. – А на самом деле изо всех сил стараешься стать там невидимкой. Надеешься, что если будешь следовать их правилам и подчиняться их требованиям, они все-таки когда-нибудь тебя примут? Ну, так послушайся моего совета, Бекс, ибо кое-кто из нас уже успел получить этот урок и дорого за него заплатил. Колышек с квадратным сечением просто так в круглое отверстие ни за что не вобьешь.

Той ночью, пока Доминик спал рядом со мной, я все обдумывала эти его слова. По крайней мере, он прав в одном: колышек с квадратным сечением просто так в круглое отверстие не вобьешь. И Керри – живое тому доказательство, хотя она-то за минувшие двадцать с лишним лет давно уже выплатила этой школе все свои долги. А мне, такой молодой, нечего и надеяться, что я сумею как-то изменить форму существования «Короля Генриха». И, скажите на милость, какие улики, связанные с исчезновением моего брата, я рассчитываю там обнаружить после стольких-то лет?

Уснуть мне так и не удалось, и в итоге часа в два я встала, спустилась на кухню и заварила себе травяной чай. В доме царила тишина; даже из водопроводных труб не доносилось ни звука. Я присела на диван, держа в руках кружку с чаем. Сквозь жалюзи на диван падал серебристый свет уличного фонаря, стоявшего напротив наших окон. Я до сих пор помню, как в этом серебристом свете плясали и покачивались темные силуэты деревьев; помню тепло той кружки. А потом я, наверно, ненадолго уснула и проснулась, потому что замерзла, и следующее, что сохранилось в моей памяти, это трава у меня под ногами. Значит, я вышла из дома во сне? Как лунатик? Босыми ногами я чувствовала, какая эта трава холодная и влажная. Затем, оглянувшись через плечо, я увидела открытую кухонную дверь и золотистый свет, широкой полосой падавший из этой двери. Но я знала, что двери в доме Доминика выкрашены белой краской, а эта дверь оказалась почему-то ядовито-зеленой, и я догадалась, что это вовсе не дом Доминика, а какая-то странная раскрашенная декорация, за которой скрывается некое ужасное понимание: нечто, однажды увиденное, забыть невозможно.

И тут прямо у меня под ногами послышался некий зловещий звук – словно нечто огромное мчалось по туннелю, приближаясь ко мне. Оказалось, в траве возле моих ступней находится вентиляционное отверстие с решеткой, и оттуда вверх бьет такая сильная струя воздуха, что у меня раздувается подол ночной рубашки. Казалось, еще мгновение – и я взлечу, как китайский фонарик с зажженной свечой внутри. Тем временем золотистый свет за той зловещей зеленой дверью померк, и ко мне по ярко-зеленой траве стала подползать тень какого-то высокого, очень высокого человека. И я услышала голос: Я знаю, где ты. Ты от меня не спрячешься, Бекс.

И хуже всего было то, что этот ужасный голос принадлежал не какому-то чудовищу, но, несомненно, был голосом моего брата Конрада! В общем, когда я очнулась, было уже светло, и дверь кухни оказалась распахнутой настежь, и между пальцами ног у меня застряла трава, а на щеках были высохшие дорожки соленых слез.