Глава вторая

11 сентября 2006 года

Наконец-то. А я все думала, сколько он выдержит, испытав такой стресс. Впрочем, ничего страшного, похоже, не случилось – обыкновенная паническая атака, только и всего, – так что, когда прибыла «Скорая помощь», он уже практически пришел в себя.

Врач велел отвезти его в больницу, чтобы сделать кое-какие необходимые анализы, и сказал, что теперь ему необходимо неделю отдохнуть и постараться ни о чем не думать, ни в коем случае не суетиться и не пить крепкий кофе. Кроме того, он был намерен внести кое-какие изменения в список тех лекарств, которые были прописаны Стрейтли раньше. А я попросила одну девочку из шестого класса – не Бенедикту Уайлд – раз в день навещать больного, приносить ему продукты, готовить чай и вообще постараться, чтобы он даже не помышлял о том, чтобы вернуться в школу, пока не минует кризисный период. Короче, эта ученица – ее зовут Эмма Викс – получила от меня самые строгие указания относительно того, что за мистером Стрейтли необходимо присматривать и немедленно сообщать мне, если что-то вызовет ее опасения. Она с энтузиазмом взялась за дело, – и не в последнюю очередь потому, что знает: это ей зачтется, когда ее кандидатуру будут рассматривать среди других претендентов на Золотую медаль герцога Эдинбургского[47].

Перед началом занятий я все-таки забежала к Стрейтли, чтобы узнать, как он себя чувствует, и обнаружила, что он уже встал и прямо в пижаме слушает радио и одновременно читает «Молбри Икземинер».

– Скажите, мистер Стрейтли, – строго спросила я, – вы хоть когда-нибудь делаете то, что вам велел врач?

– Крайне редко, госпожа директор.

Я только улыбнулась и стала готовить ему чай. Чай у него на кухне оказался декафеинизированный, что уже хорошо. И все же мне показалось, что старик выглядит странно напряженным и бледным. Он принял у меня чашку с чаем, проявив при этом крайне мало энтузиазма; да и руки у него так дрожали, что чашка на блюдце позвякивала.

– Как вы себя чувствуете?

– Cedere nescio, что означает: «сдаваться не в моем характере», – бодро ответил он. – А у вас, случайно, нет с собой пакетика печенья «Дайджестив Бисквитс»? Они улучшают пищеварение. Если есть, то я ваш навеки.

Я сурово на него глянула:

– Никакого печенья, мистер Стрейтли! Вы же прекрасно помните, что сказал врач. Так что сейчас вы допьете чай и сразу же ляжете в постель, а я останусь здесь, чтобы убедиться, что вы действительно легли.

Стрейтли внимательно, чуть прищурившись, посмотрел на меня и заявил:

– Хорошо, я лягу, если вы расскажете мне вашу историю до конца. Вы поговорили с вашей дочерью? Удалось ли вам узнать, куда на самом деле исчез ваш брат? И каким образом его исчезновение могло быть связано с «Сент-Освальдз»?

Ох уж этот его взгляд! Ей-богу, он меня и веселит, и как-то внутренне согревает. Это взгляд мужчины, которому что-то очень нужно. А я неплохо умею понимать подобные мужские взгляды: мне пришлось этому научиться, как только я начала строить свою карьеру. Женщины, которые открыто говорят о своих личных упованиях и потребностях, обычно преуспевают значительно реже. Согласно моему опыту, женщине для успешного продвижения вверх необходим определенный уровень хитрости, вероломства. А также умение любого мужчину обвести вокруг пальца, заставить его думать, что те идеи, которыми ты с ним поделилась, это исключительно его собственные идеи, а ты в подтверждении своего авторства не нуждаешься и никак на него не претендуешь.

Мужчины вообще на удивление хрупки. Это можно заметить уже и по нашим ученикам: стоит им получить низкую оценку по французскому, как они перестают работать и начинают делать вид, что им все безразлично, ибо предпочитают, чтобы их считали обыкновенными лентяями, но ни в коем случае не посредственностями. Взрослые мужчины практически ничем от этих мальчишек не отличаются. Им необходимо постоянно слышать комплименты в свой адрес. Классический пример – небезызвестный Джонни Харрингтон. А ведь кто-то мог бы подумать, что, став директором Сент-Освальдз, он сумеет обойтись и без этих бесконечных похвал. Однако добрая половина моих обязанностей в качестве его правой руки заключалась в том, чтобы постоянно подтверждать, что он отлично со всем справляется, хотя, если честно, по большей части со всем справлялась я сама.

Школа «Король Генрих» оказалась для меня отличной тренировочной площадкой под руководством Керри Маклауд. Под ее броской внешностью скрывался быстрый и гибкий ум. Она начала работать на кафедре английского языка еще в те времена, когда драматургию воспринимали как некое приятное дополнение, как незначительную добавку к серьезному классическому образованию. А потому, будучи младшим преподавателем, Керри вела занятия только на низшей, «младшей», ступени каждого класса, и на нее возлагались только те общественные обязанности, которые заведующий кафедрой считал не слишком важными. Но со временем ее влияние значительно возросло. Она организовала школьный театр. Она водила и возила детей по театрам. Она внушала своим ученикам мечты о карьере актера или режиссера. И в итоге Керри обрела признание: один из ее учеников, Сэм Ноубл, стал широко известен благодаря своему участию в популярном телешоу; другой ее ученик, переехав в Америку, стал режиссером нескольких знаменитых сериалов. И вдруг о школе «Король Генрих» заговорили как о кузнице творческих личностей. Это, разумеется, было некоторым преувеличением, но Керри с удовольствием позволила членам своей кафедры – а заодно и всей школе – собрать урожай успеха, выпавшего на долю ее питомцев. В 1968 году заведующий кафедрой английского языка, доктор Фаулстоун, был награжден МВЕ[48], а также получил почетную степень в области театрального искусства в Университете Шеффилда, и уже на следующий год Керри Маклауд наконец-то обрела в школе и должность преподавателя, и соответствующие права.

Результатом этого стало появление ее Маленького Театра. Сперва-то он размещался в старой школьной столовой, ставшей не нужной после строительства нового кафетерия. Теперь у театра имеется вполне приличного размера сцена, зал на несколько сотен мест (сиденья обиты бархатом), четыре гардеробные, два туалета, отдельное помещение для репетиций, роскошный витражный потолок в виде купола и довольно большая кладовая для хранения костюмов и реквизита. Оплаченный фондом Сэма Ноубла, Маленький Театр был официально открыт Маргарет Тэтчер зимой 1970 года, когда в ее адрес непрерывно поступали протесты от государственного сектора по поводу неизбежного прекращения раздачи бесплатного молока. Для Керри это стало началом ее золотого века в школе «Король Генрих». Маленький Театр стал ее новым официальным владением, и с тех пор она медленно, но уверенно расширяла свои владения, создавая собственную империю.

– Хотя победа моя была не так уж и велика, – рассказывала она мне в учительской. – Но для женщины получить в свое полное распоряжение достаточно просторное помещение – и главное, в таком месте, которое создано, чтобы служить мужчинам, – это весьма существенное достижение. У меня даже имелся свой собственный и очень красивый стеклянный купол, которым я могла сколько угодно любоваться. – Она пожала плечами. – А вот дамской комнаты в школе по-прежнему не было. У директора был личный туалет, а вот учителям-женщинам каждый раз приходилось просить у школьного секретаря ключ от неработающего мужского сортира, ибо все мужчины в школе были абсолютно уверены, что быть женщиной – это некая ущербность или даже недееспособность.