Я снова попятилась и стала потихоньку отступать, но то существо – кто бы это ни был – двигалось гораздо быстрее, и я, охваченная паникой, споткнулась и рухнула прямо в заросли крапивы. Пронзительно вскрикнув, я закрыла глаза, успев заметить, что загадочное существо ринулось прямо на меня…
Затем я вдруг услышала лай и, открыв глаза, увидела коричневого джек-рассел-терьера. Пес стоял на дорожке и лаял, махая обрубком хвоста. Волна облегчения омыла мою душу.
И я начала подниматься с земли. Мои голые руки были сплошь покрыты волдырями от крапивных ожогов. На тропинке показался какой-то мужчина в коричневом твидовом пиджаке и с поводком в руках.
– С вами все в порядке? – спросил он, и мне почудилось, будто голос его плывет ко мне сквозь плывущие облака семян. – Пес просто немного возбужден, но он не кусается.
Я быстренько встала и принялась отряхивать перепачканные ладони. Голос этого человека был мне явно знаком, но в тот момент я никак не могла понять, откуда я могу его знать. Он подошел чуть ближе, и я увидела его лицо, освещенное солнцем. Лицо было тоже очень знакомое, а вот выражение заботы и беспокойства на нем было совершенно непривычным. Я, видимо, потому не сразу его и узнала; уж больно я привыкла видеть этого человека вечно сердитым, в офисном костюме и академической мантии; но теперь я видела его совершенно ясно.
Это был Скунс.
Глава четвертая
Конечно, я помню, что у старины Скунса была собака. Вообще-то собака принадлежала его матери, но старушке становилось все труднее управляться с шустрым песиком, так что выгуливал его всегда Эрик. Я помню, что он всегда называл его «Пес», хотя его мать дала ему кличку Бисквит. Возможно, старина Скунс считал ниже своего достоинства, гуляя с собакой и спустив ее с поводка, кричать: «Бисквит! Бисквит!» Разумеется, того пса давно уже нет, но рассказ Ла Бакфаст о том, как она встретилась со Скунсом возле заброшенной железнодорожной ветки, неожиданно меня тронул. (Скорее всего, он, гуляя с собакой, добрался туда через игровые поля «Сент-Освальдз» и примыкавший к ним пустырь, заросший дикими травами.) Во время ее рассказа я прямо-таки
Жаль, что Ла Бакфаст не было дано заметить эту нежную составляющую его характера. Возможно, тогда она бы лучше его поняла. Но я с легкостью мог представить себе их обоих в тот день на железнодорожном полотне перед старым туннелем: яростно лает пес, а семена кипрея кружатся, поблескивая в воздухе, и собираются на земле в кучки, как прошлогодний снег. Мне хорошо знакомо это ощущение давно растаявшего «прошлогоднего» снега. Я всем нутром чувствую исходящий от него зимний холод, вызывающий у меня меланхолию, заставляющий чувствовать собственную старость, и мне всегда хочется поскорее затянуться очередной сигаретой «Голуаз». Нет, найти все мои сигареты Ла Бакфаст так и не удалось. У меня по-прежнему имеется небольшой их запас в коробке из-под печенья, которую я прячу под кофейным столиком. Обычно я позволяю себе только одну штуку в день, да и выкуриваю ее снаружи, дабы не вызвать у Ла Бакфаст подозрений в нарушении запрета. Но сейчас я что-то сильно затосковал по Эрику; я очень скучаю по нему, несмотря на все его недостатки. Да, несмотря даже на совершенные им преступления. Я скучаю по нашим кратким беседам в учительской за чаем и печеньем; скучаю по его абсурдной педантичности, которая особенно ярко проявлялась, когда он бывал на что-то обижен; скучаю по его идиотской кружке с фотографией принцессы Дианы; скучаю по его нелепому упрямству, когда он продолжал притворяться, будто сахар в чай никогда не кладет; скучаю по его громоподобному голосу, доносящемуся из-за застекленных, но плотно закрытых дверей класса:
В это воскресенье, оказывается, уже 1 октября. Вскоре начнется время золотой листвы, а там недалеко и до Ночи Костров[68]. Я всегда любил это время года; ясные морозные утра; легкий запах дыма, опавших фруктов – такой чуть кладбищенский запах умирающей природы. Не говорите Ла Бакфаст, но я сегодня позволил себе немного прогуляться. Всего лишь до парка и обратно, но и эта малость дала мне ощущение почти полной свободы. В парке есть один старый конский каштан, который я помню с детства: его листья скукожились от летней жары, а за минувшие годы он потерял и несколько крупных ветвей, но по-прежнему великолепен и монументален; по-моему, это самое роскошное дерево в Молбри-парк.
Я подобрал с земли несколько каштанов и сунул в карман. Сам не знаю зачем. Я никогда не могу сопротивляться желанию собрать побольше каштанов, мне так нравится их округлая форма и чудесный блеск кожуры. Погода сегодня какая-то на редкость неустойчивая: вроде бы и солнце светит, и дождь моросит – все одновременно. В воздухе чувствуется легкий, но отчетливый запах моря, хотя до морского побережья от нас семьдесят миль; и свет с небес льется такой золотистый, точно окно в прошлое. Я осмелился даже немного пройтись по парку и заметил там группу школьников в форме «Сент-Освальдз». Вообще-то детям не полагается покидать территорию школы даже в большую перемену, но смельчаки всегда делают это – хотя бы ради конских каштанов. Я наблюдал за ними издали; по-моему, я даже многие голоса узнавал. Впрочем, мальчишки никогда не меняются. Скунси и Стрейтс тоже по-прежнему прогуливают уроки и сбегают на большой перемене в парк, где играют в «Чей каштан крепче».
В понедельник я непременно вернусь в школу. Что-то на сей раз я слишком долго прогуливаю. В понедельник, закончит Ла Бакфаст свою историю или нет, я снова примусь за дела, которые столь давно откладывал, ибо свой долг нужно исполнять.
Глава пятая
– Мистер Скунс? – Я едва узнала его без привычного офисного костюма и магистерской мантии. Он, видимо, тоже чувствовал себя несколько неуверенно; казалось, пребывание вне школьных стен лишило его некоего защитного слоя. Некоторое время он смотрел на меня, потом, гневно сверкнув глазами, крикнул псу, который по-прежнему тявкал, явно заигрывая со мной:
– Бисквит!
Но пес, не обращая на него ни малейшего внимания, продолжал лизать мне руки и бешено махать хвостом. На лице у Скунса появилось обиженное выражение.
– Вообще-то Бисквит – не моя собака, – сообщил он мне, словно пытаясь оправдаться. – Это собака моей матери.
Я не сумела сдержать смех. Уж больно похожим тоном Скунс «успокаивал» в классе расшалившихся учеников. Я погладила песика, и тот от восторга даже на месте крутанулся.