— Рутений, — произнёс он, и спокойствие в голосе напугало мальчишку до мокрых ладошек, — уйди к себе.
Дважды просить не пришлось: парень выскочил из-за стола, подхватил свою крысу и бегом умчался вверх по лестнице. Через секунду на втором этаже хлопнула дверь.
— И что? — невозмутимо поинтересовался Празеодим. — Бить будешь? Конечно, у тебя всегда отец виноват в том, что ты просрал все шансы!
Висмут скрипнул зубами и уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но старик резко изменился в лице, словно всё его ехидство вдруг стёрли влажной тряпочкой. Он наклонился ближе к сыну, положив локти на стол, и в глазах мелькнула даже не злость, — ярость.
— Допустим, в первый раз и правда моя вина, — прохрипел он низким, изменившимся голосом, — ты был молодой спесивый дурак, стремившийся доказать миру, что чего-то да сто́ишь. Но сейчас ты взрослый мужик, Вис, какого чёрта ты отпускаешь её просто так к какому-то сопляку, которого она не любит, который ей не пара?
Пальцы Висмута медленно отпустили скомканную салфетку, острые ледяные обломки в глазах подтаяли.
— Я тоже ей не пара.
— Но она тебя любит! Это даже крысе Рутовой понятно! И уж если кто и сможет сделать её счастливой (Сурьму, не крысу!), так это ты. Позволь ей самой решить, кто ей пара, а кто — нет.
— Она мне отказала.
— А что ты ей предложил?
Седые брови изогнулись с вопросительной подковыркой, и Висмут задумался: а ведь он и правда не предложил ей ровным счётом ничего! Старик без труда разгадал причину озадаченности, появившейся на лице сына.
— Брось, Вис, дурак здесь только ты, на других свалить не получится! Неправильно заданный вопрос лишил её возможности выбора. А незаданный — не предоставил выбора вовсе.
Минуты две они неотрывно смотрели друг на друга в полнейшей тишине, а потом дед побарабанил кончиками пальцев по столу:
— Она же девочка совсем, глупо надеяться, что у неё хватит духу прыгнуть в пропасть без уверенности, что ты её поймаешь. Что ты вообще готов её ловить. Эх, я бы на твоём месте…
Висмут, не дослушав, подскочил со стула и, схватив с вешалки в коридоре сюртук, вылетел из дома.
— За мальчиком и крысой я пригляжу! — хрипло каркнул ему вслед Празеодим.
Глава 30
Сурьма ойкнула и выронила букет, прижала к губам указательный палец, слизывая с него капельку крови.
— Почему с цветов не срезаны шипы?! — возмутилась госпожа Кельсия, подхватив букет с пола. — Что за безобразие?! А если бы кровь попала на платье?! Не волнуйся, милая, я сейчас всё улажу, а ты пока припудри носик ещё разок, а то веснушки слишком заметны, — обратилась маменька уже к Сурьме, выходя из задней комнатки, отведённой в церкви для приготовлений невесты. — Господин Нильсборий! Господин Нильсборий, где вы? — гулко раздалось уже из церковного коридора. — Куда вы подевались, вам скоро вести дочь к алтарю!
Оставшись одна, Сурьма подошла к большому, в полный рост, зеркалу, посмотрела на отражение медноволосой девушки в белом платье и длинной воздушной фате, приколотой к тонкому венку в искусно уложенной причёске. Девушка в зеркале была бледнее и тоньше Сурьмы, на щеках её вместо румянца Сурьмы горели яркие пятна, какие бывают при температуре, и глаза её вместо счастья невесты сверкали непролившимися слезами, но веснушки у них с зеркальным двойником были общие.