А в Крезоле было всё по-прежнему, словно время остановилось, пока Сурьмы и Висмута не было в городе, и лишь с их возвращением потекло вновь. Всё было по-прежнему, вот только они прежними уже не были.

«Как на машине времени назад вернулись», — думала Сурьма, сдавая свои документы господину начальнику, приветствуя коллег, обнимая по возвращении домой родителей, Талли и… Астата. Он тоже был здесь. Мами, ежедневно справлявшаяся у господина начальника о том, по плану ли идёт поездка дочери и успевает ли она вернуться в срок, пригласила Астата на ужин в день возвращения Сурьмы. «Ты наверняка ужасно соскучилась, дорогая!»

Всё осталось по-прежнему, но всё стало не так.

В мастерских — сплошные любопытные взгляды, и в их прицеле нельзя было попрощаться как следует, а не просто принятым здесь кивком и парой слов. Может, именно поэтому Висмут и вовсе не стал прощаться. Они прибыли в самом конце рабочей смены, он сразу ушёл в кабинет к господину начальнику и не вышел оттуда до того времени, до которого могла задержаться в мастерских Сурьма, не вызывая лишних вопросов.

Дома — сплошные любопытные вопросы и яркие, слепящие глаза лампочки. Все вокруг жужжали, хохотали и дёргали за рукав, и предлагали то жареную утку, то крем-брюле, и спрашивали-спрашивали-спрашивали… А ещё Астат: куда ни повернёшься — везде он! Было жарко и душно. Каждый вдох давался с трудом, словно в прокуренной комнате, хоть никто и не курил. А краткие, вежливые прикосновения жениха — к руке, к плечу, к спине — хотелось прихлопнуть, как назойливое насекомое, и потом стряхнуть с себя щелчком пальцев.

В груди пьезоэлектрическим резонатором вибрировало глухое раздражение, и Сурьма усмехалась краешком губ мыслям о том, что хорошо хоть воспитанному и сдержанному Астату не придёт в голову целовать её при родителях! Потому что сейчас не отплеваться от его холодных, рыбьих поцелуев будет сложно. И как она не замечала этого раньше?!

Улыбка получалась зловещей, но никто не обратил на это внимания: все увлеклись обсуждением предстоящей свадьбы, в которой Сурьма — сама собой разумеющаяся константа, делающая, думающая и желающая то, что в таких случаях положено.

И никому в голову не приходило, что сейчас она больше всего желала выплеснуть на собравшихся нетронутый пунш из своего бокала и огреть кого-нибудь круглой поварёшкой, торчащей из супницы. А потом сбежать подальше отсюда. К тому, чьи вежливость и воспитанность — не маска для вмёрзшей в позапрошлогодний лёд души, а тормоза, с трудом сдерживающие истинные порывы…

— Я помню, что Сурьма любит пионы, но, полагаю, розы в букете невесты куда как практичнее, да, душа моя? — сквозь гул резонатора в груди донёсся до Сурьмы знакомый голос, такой склизкий в своей деликатности, и перед внутренним взором из густой мутной подливки всплыл блестящий рыбий бок…

То, что она вскочила на ноги, Сурьма заметила только когда зазвенела вилка, нечаянно оброненная ею на пол. Какие-то злые слова переплелись друг с дружкой своими шипастыми хвостами и застряли в горле. Она хватала ртом воздух и не могла вытолкнуть ни одно из них, не могла даже разобрать, что конкретно за слова в этом шипящем клубке и кому они должны предназначаться.

— Что такое, милая? — безмятежно посмотрела на дочь госпожа Кельсия. — Тебе что-то положить? Для этого есть кухарка, незачем вставать самой.

Отец, напротив, глаз на Сурьму не поднял. Его взгляд остановился на её пальцах, дрожащих мелкой дрожью. Господин Нильсборий неспешно промокнул губы салфеткой:

— Друзья, давайте отпустим Сурьму отдохнуть, она слишком устала за эту поездку, да и время уже позднее. А мы тут насели на неё с организационными моментами. Обсудим всё завтра. Иди, милая, ляг спать пораньше!

Сурьма бросила на отца благодарный взгляд и, кажется, выдавила из себя какое-то вежливое прощание, а потом, метнувшись в свою комнату едва ли не бегом, заперла дверь и упала на кровать, уткнувшись в подушку, чтобы заглушить рыдания. Но ни рыданий, ни даже тихого стона не вышло: в горле было горячо и пусто, словно в дымовой коробке угольного паровоза.

Она достала из кармана платок Висмута и, прижав его к губам, прошептала:

— Забери меня отсюда! И увези как можно дальше, пожалуйста! Я вросла во всё это, словно дерево в землю, и не могу сделать шаг… Не давай мне выбора, просто забери меня!