Глухие, неразборчивые, низкие. Они то гудели над ухом, то удалялись, уходя на глубину, то снова всплывали.

Вир попробовал осторожно пошевелить пальцами рук. Затем ног.

Не вышло.

Тогда он сделал это уже совсем не осторожно, а в полную силу, но ни ноги, ни руки не ответили на его приказы.

– …тогда зачем ты притащила его? – Голос внезапно стал четким. Женский. Сильный. Властный. Спокойный. – Раз считаешь, что он опасен.

– Ну, ему же надо задать несколько вопросов. – Он узнал сойку.

– А что потом, Лавиани? Убьешь его? Он еще совсем мальчишка.

Лавиани. Это имя он слышал от Нэ. Сойка-отступница, за которой пару лет назад гонялись по нескольким герцогствам, потому что она умудрилась крепко досадить Боргу.

– Мальчишка, рыба полосатая, едва не прикончил меня.

– Но не прикончил. А ты ему едва череп не проломила. Мне пришлось лечить сотрясение.

– Твое стремление защитить всех убогих меня всегда умиляло, девочка. Повезло, что он совершенно неопытный. Хотела бы я знать, какой идиот его учил. Точнее, не учил. Чему ты улыбаешься, рыжая?

– Он такой, как ты. И не такой. – Голос глубокий, красивый, чувственный. – Твои нити – черная ночь, у него же встречаются те, что алее глаз эйвов.

– Не знаю, о чем мне это должно говорить, да и плевать, что ты там разглядела пустыми глазницами. Меня больше интересует, откуда взялся щенок. Ему семнадцать? Восемнадцать? Это значит, я должна была о нем знать. Но вот не знаю. Не знаю о молокососе, на спине которого пять рисунков. А в начале нашей встречи было восемь! Восемь, рыба полосатая! Как у Шрева! Ясно. По вашим рожам вижу, вы не понимаете, насколько это много. Долго он будет как медуза? Я, конечно, его шибанула, но не настолько сильно.

– Пока я этого хочу, – вновь произнесла первая женщина.

– Ну так расхоти, рыба полосатая. Сколько он будет разлеживаться в нашей гостиной?

– Ладно.

– И ты полностью уверена, что он не воспользуется талантами?

Она не стала отвечать.

– Рыба полосатая. Если ты такое проделала с ним, то, значит, можешь и со мной. Стоило все же прочитать книгу прежде, чем отдавать ее тебе. Я ведь могла вырвать несколько лишних страничек.

Негромкий голос женщины, в силах которой было сделать так, что Вир не мог открыть глаз, не мог шевельнуться, не мог использовать татуировки, прозвучал прямо у него над ухом: