– Бу-у-у…

Он орет:

– Здесь четыре-три-шесть-семь, ответьте!

А оттуда:

– Бу-у-у!

И осознает вдруг Касатонов, что во многих тысячах будок и кабинок, рубок и отсеков, кабин, шифровальных постов, кабинетов, бункеров орут сейчас в микрофоны испуганные служивые люди, ноль первые и ноль вторые, шестьсот девятые и восемь дробь седьмые, секретные и сверхсекретные, пытаются докричаться наверх. А в ответ им монотонное, страшное:

– Бу-у-у…

Вылетел из будки Касатонов. Тишь.

Вдали залитые светом горы, ломаные их линии, кривые зубцы, зубцы, зубцы.

И вроде как где-то вдали подпевает пространство эфиру, развлекается, гудит ветром в камнях:

– Бу-у-у…

О, как хотелось ему убить, расстрелять это Бу-у-у, растерзать его разрывами снарядов, располосовать скороговорками пулеметных очередей! Схватил он карабин, стреляет в воздух:

– Дах! Дах! Дах!

А из степи стелется, бубнит:

– Бу-у-у…

Он бросил карабин, взял свой молоточек, настроился, выстучал по рельсу мелодию, код заветный.

И ничего. Молчит Железная Дорога. Будто умерла.

Отшвырнул молоточек Касатонов. Бросился в будке на постель, укрылся бушлатом, уши заткнул ватой из аптечки, лишь бы не слышать:

– Бу-у-у…