Она не знала, в доме ли дело или в озере, в этой темной мертвой воде, но страх крепко держал за горло когтистой лапой, той самой когтистой, пахнущей псиной лапой, что оцарапала ей руку. Нина стащила с плеча халат Чернова, подошла к зеркалу, посмотрела на плечо. Рана оказалась длинной и достаточно глубокой. Поперек ее пересекали аккуратные стежки. Но кровь больше не шла, наверное, это хороший знак.

– Это не зверь, – сказала она той, что вместе с ней разглядывала рану по ту сторону зеркала. – Это какая-то ветка. Я поранилась, когда плыла. Зацепилась за что-то в темной воде.

Думать про ветку было проще, чем про неведомого зверя. У Нины даже получилось убедить себя в том, что никакого зверя не было вовсе. Если бы в окрестностях рыскали волки, Яков предупредил бы. Наверное.

Нина отошла от зеркала, бросила полный тревоги взгляд на спящего сына и вышла в кухню. Пока варился кофе, она думала о том, как лучше поступить, о том, что по ее вине Тема оказался в этой глуши. Сначала в глуши, а потом и на середине озера. Как такое могло произойти?! Как вообще понять, что с ним произошло?!

Кофе едва не выкипел, Нина в последний момент сдернула турку с плиты, подула на обожженные пальцы, с дымящейся чашкой вышла на террасу, встала так, чтобы видеть окно спальни. Ей нужно принять еще одно очень важное и очень сложное решение. Принять прямо сейчас, пока не стало гораздо хуже. Ее сыну не место на Темной воде. Это была ошибка – поселиться здесь. Чудовищная ошибка!

Кофе оказался таким же горьким, как и Нинины думы. Не было ни спасения, ни успокоения, на которое она так рассчитывала, в которое уже почти поверила. Ничего… только темная вода вокруг. И скользнувшая в лесную чащу тень, заметить которую получилось лишь краем зрения, если не сказать краем сознания. Нина глубоко и со свистом вздохнула, попятилась к двери.

Сейчас утро. Тихое летнее утро в глубинке. Оно не должно быть ни непонятным, ни уж тем более пугающим. Но внутри у Нины все трепыхалось от необъяснимого страха, а руки дрожали так сильно, что задвинуть засов получилось не с первого раза. А когда получилось, она сползла на пол и расплакалась. Она не плакала с того самого дня, когда решила изменить свою и Темкину жизнь. Даже когда было больно, она не позволяла себе плакать. А этим ярким летним утром в ней словно бы что-то окончательно сломалось. Еще одно сложное решение сбило ее не только с намеченного курса, но и с ног.

Она вытирала горькие слезы, сидя на полу под дверью, а снаружи кто-то ходил. Она слышала – или чуяла? – медленные, сторожкие шаги. В спальню к Темке Нина ползла на коленках, чтобы тот, кто снаружи, не заметил. Это ли не сумасшествие?! Вот этот холодный, липкий страх перед неизвестностью и тем, кто пытается прорваться в их с сыном жизнь?

Темка спал, раскинув в стороны руки, вид у него был умиротворенный. Прорываясь сквозь новые шторы, на его лицо и лоскутный плед падали солнечные блики. Только блики – никаких теней. Нина уже почти решила, почти поверила, что ей показалось, когда в дверь решительно постучались.

Сердце оборвалось, упало и закатилось куда-то под кованую кровать, и душа испуганно рванула следом. Чтобы удержать и сердце, и душу, Нине пришлось сделать над собой колоссальное усилие. На это ушла целая вечность. И всю эту вечность дверь содрогалась от стука. А потом стало тихо. Так тихо, что зазвенело в ушах.

Не стук, а эта мертвая тишина привела ее в чувство, вернула способность соображать и двигаться. На кухонном столе лежал нож, не слишком длинный, не слишком короткий, с лезвием достаточной длины. Достаточной для чего?.. Нина не стала об этом думать, просто взяла нож, крепко сжала рукоять, на цыпочках подошла к входной двери, словно завороженная, уставилась на медленно опускающуюся ручку. Тот, кто снаружи, не ушел, он все еще пытался войти, просто сменил тактику. Нина зажмурилась, собираясь с силами, готовая дать отпор. На все готовая…

– …Эй, ребята, вы спите еще, что ли? – послышалось с той стороны.

Она не сразу узнала голос. И даже когда узнала, не сразу смогла сделать вдох.

– Нина, это я, Яков! Вот ехал мимо по делам, решил заглянуть, узнать, как вы тут.

Они тут плохо. Им тут страшно и муторно. А Яков уже почти свой, почти родной. Его можно попросить о помощи.

Нина сделала вдох-выдох, решительно распахнула дверь.

– Эй… эй! – Яков шагнул в сторону, предупреждающе вытягивая перед собой руку. – Да что с тобой, Нина? – Он смотрел не на нее, а на нож, который она сжимала в кулаке. – Ты чего?..

– Ничего… – Не приглашая Якова в дом, она сама вышла на террасу, нож положила на перила, спросила виновато: – Яков, у вас есть закурить?

Он не стал ни осуждать ее, ни отговаривать, молча протянул пачку дешевых сигарет, чиркнул спичкой.

– Нам с Темкой нужно отсюда уехать, – сказала Нина, глубоко затягиваясь горько-колючим дымом.