Чернов вздохнул: разборки с Нининым супружником никак не вписывались в его планы. Даже появилась трусливая мысль высадить этих двоих у террасы и ретироваться по-быстрому. Он бы, может, так и сделал, вот только Нина не спешила выходить. Она сидела, вцепившись в ворот его халата, и на дом свой смотрела с таким ужасом, что у Чернова проснулась совесть.

– Почему никто не встречает? – спросил он тем самым своим официальным тоном, сразу отгораживаясь и проводя черту между собой и этой русалкой с младенцем.

Она посмотрела на него как-то странно, кажется, даже с испугом.

– А кто должен? – спросила сдавленным шепотом.

– Муж. – Он уже и не рад был, что затеял этот разговор. Надо было высадить и по газам.

– Нет его. – Нина поежилась.

Чернов чуть было не спросил, нет в доме или нет в принципе, в глобальных, так сказать, масштабах, но в последний момент прикусил язык. Не его дело.

– Нас никто не ждет, – прозвучало обреченно, словно сидела сейчас рядом с ним не самостоятельная дамочка, а сирота казанская. Две сироты. – А не мог бы ты… – Она посмотрела на Чернова этим своим с прозеленью взглядом, с мольбой посмотрела.

– Что? – Он не хотел, но, похоже, придется.

– Зайти с нами в дом.

И вот тут бы спросить зачем, но Чернов не стал. Он молча выбрался из машины, так же молча распахнул перед Ниной дверь, вытащил из салона малого. Малой, кажется, задремал в пути. А может, просто устал от ночных приключений. Был он вялый и сонный, тулился к Чернову кудрявой головой, посапывал.

– Веди, – сказал Чернов с тоской в голосе.

А она не вела. Она стояла напротив и смотрела на него так странно, словно он сделал что-то до крайности необычное.

– Что? – спросил он с закипающим раздражением.

– Ты его держишь на руках.

– Хочешь сама подержать?

Она мотнула головой, как-то решительно и одновременно отчаянно.

– Он не идет к чужим людям. Он вообще не идет к людям.

– Значит, у меня скрытый педагогический талант. – Чернову вдруг стало приятно от этих ее слов. Будто он не мальчишку-аутиста на руках держал, а бенгальского тигра приручил. – Так мы идем?

Они пошли. Первой шла Нина. Шла осторожно, будто с неохотой. Следом Чернов с малым. Шел и боролся с острым желанием придать ей ускорения или, на худой конец, ускориться самому. Происходящее казалось ему медленным и тягучим, как глубокий, наполненный кошмарами сон. Здесь не было кошмаров и монстров, здесь все было если не привычным, то как минимум знакомым. Откуда же тогда это тягостное чувство? И что с муженьком? Или не так! Или правильнее спросить, кто ее избил?