Паныч обладал жилкой западного бизнесмена с незатейливым девизом: «товар — деньги». Конечно, договоренность — превыше всего, но только что-то настораживало меня в его отношениях с нами. С точки зрения «делячества», что ли, столь не свойственного японской душе, хотя бы внешне.

Мы обычно встречались в японских ресторанах, которых множество в пригородах столицы. Расположившись на татами, мы могли беседовать, наслаждаясь японской кухней, особенно рыбными блюдами — суси, темпурой и сасими. И конечно, горячим саке — рисовой водкой. По правилам таких мест каждого из нас обслуживала женщина, которая могла вести светские разговоры. Но это нам не требовалось, да и японского я не знал, и женщины сидели где-то вблизи, разговаривая между собой и изредка подливая нам саке в крошечные фарфоровые плоские чашечки граммов на двадцать.

Это были первые мои шаги в оперативном плане на японской земле. И мне нужен был человек, которому я мог бы доверять и получать от него не только материалы, но и сведения на людей. Точнее, на тех из них, которые имели бы выход на интересующие меня фирмы с их секретами.

Паныч был пока единственным, с кем я мог доверительно говорить о конспирации и секретности вообще. Наш уровень отношений позволял это. Нужно было перейти рубеж и расспрашивать его о специалистах, связанных с ядами, ядохимикатами. Паныч был химиком, и, как мне представлялось, среди его знакомых по учебе и работе должны были встречаться те, кто работал с ядохимикатами или даже напрямую с отравляющими веществами.

Еще в Центре я наметил круг японских фирм, которые могли взяться за подобную тематику по заданию японского военного ведомства. Там был отдел, занимавшийся вопросами защиты от химбакоружия. Было известно, что в строгом секрете это ведомство собирает сведения о прошлых работах японских военных в довоенные и военные годы по проблеме ХБО, которое в годы прошедшей войны японская военщина использовала против народов Юго-Восточной Азии. Видимо, не очень надеясь на «атомный зонтик» со стороны своего послевоенного друга — США, японцы искали путь к созданию собственных вооружений на уровне оружия массового поражения. ХБО — это был наиболее дешевый и скрытный способ его заиметь.

О желании Паныча увеличить свой доход мне подсказал случай. При передаче денег я неверно подсчитал сумму, и это мой подопечный обнаружил лишь дома. На очередной встрече в иносказательном виде он дал мне понять, что ему не доплатили: он затеял разговор о визите к зубному врачу в тот, предыдущий день нашей встречи, когда он не смог расплатиться.

Поняв, что Паныч весьма щепетилен в расчетах со мной, я стал готовить его к реализации его же девиза «товар — деньги», но уже на новом поприще — работа по специалистам.

К встрече со связями я готовился как к боевой операции, за день-два очень тщательно изучал обстановку вокруг торгпредства и своего дома. Особенно беспокоился о степени активизации наружки. Старался в это время не вызывать ее «гнев» нелогичными действиями в городе. В общем, работал с наружкой, не раздражая ее.

В решающий для наших отношений с «Панычем» день я встал чуть раньше и тщательно привел в порядок свои мысли по беседе с ним: логика перевода разговора в нужное русло, аргументы в пользу получения его согласия на работу по специалистам, оплата этой услуги. Я искал пути убеждения его с учетом психологии японца, которому не чуждо получение дополнительного заработка за счет той или иной формы «промышленного шпионажа».

Справка

Промышленный шпионаж — это тоже НТР, но в интересах частного бизнеса. Во время подготовки в Центре к работе в Японии мне попадались оценки западных исследователей этой проблемы и среди них одна, но емкая: «японцы — шпионы от рождения». Скудность информации о подтверждении этого тезиса не позволила тогда мне углубиться в проблему, которую я представлял так: если «от рождения», то, значит, морально готов, но к чему? Собирать или делиться информацией? На каких условиях, если делиться? Одно мне было ясно — трудолюбивый японский народ жил весьма скромно.

Правители Японии с древних времен воспитывали у своих подданных чувство необходимости наблюдать за соседями по дому и улице, не говоря уж об иностранцах. Когда японец стал бывать за границей, то в силу своей любознательности стал запоминать, разузнавать и собирать как можно больше любой информации — вдруг пригодится.

Разбомбив японскую промышленность в годы войны, американцы получили в лице японского бизнеса уникальную систему заимствования чужого опыта в области науки и техники. Уже во втором десятилетии после капитуляции Японии в сорок пятом году в стране был взращен могучий механизм — промышленный шпионаж, который стал одним из слагаемых «японского чуда».

Еще в прошлом веке множество ученых, студентов, военных, врачей и представителей других профессий в приказном порядке направлялись в Европу и Америку. Цель — изучить и отобрать все, что могло бы пригодиться стране в период становления экономики. В итоге — Япония побила все рекорды по скорости «врастания» в мировую капиталистическую систему перед Второй мировой войной и после своего разгрома, став сосредоточением достижений мировой научной и технической мысли.

Вот эту-то особенность промышленного бума в стране хотелось бы использовать в работе с Панычем, и не только с ним. Мне представлялось, что моральное право любого японца было в том, что промышленный шпионаж находился под контролем правительственных ведомств — госдепартамента, Управления национальной обороны, министерства торговли и промышленности, известных в мире и прозванных американцами как «шпионское гнездо». И еще — сотни сыскных агентств и агентов, отслеживающих и добывающих нелегальным путем иностранные промышленные секреты по заказам влиятельных клиентов.

Когда я, уже будучи в Японии, уверовал, что ни одно новшество, появляющееся в мировой экономике, не остается без внимания японцев, то стало ясно: Япония обладает одной из самых совершенных в мире систем научно-технической разведки. И вывод: верный спутник прогресса — промышленный шпионаж — очень помогает каждому японцу. Этот вывод на многие годы определил мое отношение с японцами в вопросах решения заданий по НТР.

Вот такие мысли преследовали меня не один день, прежде чем я начал с Панычем решающий в наших отношениях разговор. На предыдущей встрече я передал «моему» японцу спички с указанием японского ресторанчика в районе станции Камата — это была обычная форма «объяснения» места очередной встречи.

Пришел я к месту чуть раньше, минут на пять-семь. Нужно было осмотреться. Паныч опоздал всего на пару минут, что для условий Токио было высокой степенью аккуратности.

В беседах мы не называли своих имен, используя полуклички. У японцев на длинные и труднопроизносимые с их точки зрения имена имеется компромиссное решение. Например, детей иностранцев называть по первым буквам или собственного имени ребенка, или по фамилии родителей. Так, мою дочку называли: И-сан, Ирача-сан (это от «Ирочка») или чаще всего — Бо-сан (от «Бодров»).

Так вот, сидя на татами мы обращались друг к другу «Па-сан» и «Ма-сан», последнее — от «Максим».