В штабе научно-технической разведки

Мою душу распирала гордость от принадлежности к разведке, к людям, профессия которых насчитывала не одно тысячелетие и входила в три-четыре главных почитаемых по полезности занятий в древности.

Отдел НТР занимал несколько десятков комнат. В них размещались все направления разведработы НТР, которые сводились к добыванию информации, естественно секретной, о тенденциях в развитии и новых достижениях науки и техники на Западе, о технологиях производства и образцов, — все это в первую очередь в интересах обороны.

Возглавлял НТР крупный чекист-разведчик, прозванный его сотрудниками «Влас». Леонид Романович был организатором активного противодействия запретным санкциям Запада по доступу моей страны к передовым технологиям. Во главе запрещающих стран стояла Америка, слабо пострадавшая во время последней войны человечества, сытая и самодовольная. Она подчинила своей экономической воле Англию и Францию, ФРГ и страны Бенилюкс, Италию и даже Японию.

Нужно было «взломать» преграды КОКОМ — комиссии по контролю, ибо мир становился все более безумным в гонке вооружений — ядерных, химических, бактериологических, именуемых оружием массового уничтожения. Таковы были главные условия «холодной войны».

НТР набирала силу, уже однажды доказав стране свою полезность в деле создания атомной бомбы — основного средства противостояния гегемонии США и ее союзников в борьбе двух идеологий. Теперь и атомная проблема, и вопросы кибернетики были в поле зрения Власа.

Когда я пришел в отдел, Влас возглавлял НТР в нескольких ее ипостасях, осмысленных и выстраданных им как основные направления научно-технической разведки по проникновению в секреты Запада: ядерное, авиакосмическое, электронное, медицинское и, наконец, химическое, в которое определили меня.

Задания НТР получала от «заказчика» — могущественной ВПК, военно-промышленной комиссии, которая «по крохам» собирала интересы НИИ и заводов оборонки, нуждавшихся в помощи разведки. Комиссия тщательно сортировала заказы и, выделив деньги в иностранной валюте, спускала разведзадания Главе и Идеологу НТР — Леониду Романовичу.

Судьба свела меня с тремя легендарными разведчиками — «мастерами атомного шпионажа», как их называли на Западе. И среди них был Леонид Романович. Но ведь шпион — это тот, кто работает против своей Родины, а они были разведчиками. Разведчиками, к когорте которых теперь принадлежал и я. Не одно десятилетие профессионализм этих и других асов разведки был для меня путеводной звездой.

В обычной жизни нас называли «иксами», то есть разведчиками линии «X». Откуда появилось это название в секретной переписке между Центром и резидентурами, ходили легенды. Считалось, что так назвал эту линию Влас, который по профессии был химиком. Но были и другие мнения: некоторые говорили, что мы просвечиваем информацию рентгеном, а другие — «химичим», ибо специфика НТР требовала специальных знаний.

Группа химии, в которой оказался я, курировала работу в области разведзаданий по химии во всех уголках мира, где были наши люди, разведчики. Мне предстояло получать из резидентур почту, изучать ее содержание, проверять иностранцев по учетам на предмет их возможной связи со спецслужбами противника. Я готовил для источников информации задания. Нашей небольшой группой руководил в повседневной работе старший оперуполномоченный, которого мы в глаза звали Василий Васильевич, а за глаза — «Крошка ВэВэ».

Конкретные задания, по которым мы работали за рубежом, касались технологий переработки нефти, нефтехимии, химии и продукции на ее основе. Наша военная промышленность нуждалась в сведениях по изготовлению спецсмазок и спецпластмасс, термостойкого каучука. Работа велась и по твердым ракетным топливам, по ОВ — отравляющим веществам и образцам химбакоружия.

На работу я ходил, как на праздник. Частенько приходил до начала рабочего дня. Стол во внерабочее время у меня всегда был чист. Расстановка перед работой канцелярских принадлежностей — календаря, стаканчика для карандашей, плоских чашечек для скрепок и резинок, блока бумаги для черновых записей — это был ежедневный ритуал, настраивающий на работу.

На встречу с Марсом в Бельгию

Однажды меня озадачил ВэВэ:

— Слушай, Максим, из Брюсселя пришла шифровка. Нужно срочно проверить по учетам Центра некоего бельгийца, на которого вышел наш сотрудник. Это по линии химии. Поработай над этим бельгийцем, которого резидентура назвала «Марсом».

И ВэВэ вручил мне шифровку, суть которой была следующей. Президент небольшой, но специализированной фирмы по производству высокотемпературных масел на силиконовой основе дал согласие передать некоторые документальные сведения по их изготовлению. Процессы были американские, нас интересовали, а Марса интересовали деньги. В шифровке намекалось и о других перспективных возможностях связи, о чем брюссельская резидентура обещала дополнительно сообщить в оперативном письме. Давались имя, адреса местожительства и работы Марса, год рождения и дата.

Этих данных было достаточно, чтобы провести проверку, и она показала, что Марс проходит в одном из архивных дел. Как это принято, я сделал справку из дела в части, касающейся Марса, то есть кратко выписал сведения со страниц дела. Когда я листал страницы дела, то видел скупые сообщения от разных источников информации, но главное было в том, что имя Марса увязывалось с именем Старика, убитого в сороковые годы. Марс якобы передал свои личные документы человеку, который вошел в доверие к Старику и убил его. Марс после этого убийства был арестован и проходил по судебному делу о Старике. В годы оккупации Бельгии немцами Марс сидел в концлагере все по тому же делу.

Кто такой Старик, я не знал. Завершив работу в архиве, я принес справку в отдел и показал ВэВэ.

— Это о каком же Старике идет речь?.. — спросил ВэВэ сам себя. — Ведь Старик — это Берзин, чекист и руководитель ГРУ, но это и псевдоним Ленина… Берзина расстреляли в тридцать седьмом как «врага народа». А Старик, которого убили в Мексике, может быть только… Троцкий. Да, несомненно, речь идет о нем.