В пять часов, как бы перекликаясь, начали кричать муэдзины. Их записанные на магнитофонную пленку голоса раздавались рядом со мной и вдалеке.
«Алл-а-а-а! Мулл-ааа! Бесмелла-ааа!» Ненавязчиво, но внятно взывал муэдзин, что рядом, и ему вторили голоса с четырех сторон света. А город жил и не торопился прерывать свой ритм. Раньше я предполагал, что после призывов муэдзина все в городе должно замереть. Но… Рядом с домом проходила достаточно широкая улица, люди даже не прислушивались к голосу муэдзина — ни дети, ни мужчины, ни женщины — никто. Аллаху — аллахово, но не за счет дела.
Сказочный закат заворожил меня в последние часы пребывания в Багдаде. Солнце уходило за горизонт огромным оранжевым диском. Некоторое время узкая полоска неба вторила ему своим цветом, а потом — через лилово-коричневые тона — признаки дня пропали вообще.
Наступила ночь.
Но как смена караула уходящему солнцу предшествовало появление на небе звезды — яркой и немерцающей. Эта одинокая звезда при свете все еще не угасшего дня завораживала. Не хотелось отрывать от нее глаз. Но солнце скрылось, и звезда как бы померкла на темном фоне неба среди других звезд, постепенно взбирающихся по небосклону над Багдадом.
Через несколько часов наш Ту-154, взмыв в небо, позволил увидеть Багдад с высоты птичьего полета, каким видели его в сказках джинны и владельцы ковра-самолета.
Много городов я видел сверху в ночное время: в Старом и Новом Свете, в Юго-Восточной Азии — Дели, и в своей стране. Но Багдад оставил особый след в душе. Ибо, еще не зная географии, знал слово «Багдад». Знал и познавал Восток из фильмов «Багдадский вор», «Синдбад-мореход», «Али-баба и сорок разбойников», из «Сказок Шехерезады» и других великих наследий восточного эпоса.
Это была встреча и с детством, так думал я, сидя в лайнере, уносящем меня в сторону Москвы.
А там были короткий устный отчет, развернутая аннотация полученных материалов и план-обоснование очередной встречи с Бароном. Просмотрев материал об устремлениях США на ближайшие десятилетия, генерал и шеф НТР грустно заметил:
— Я ознакомился с твоей запиской «1956, 1968, 19…» и так далее. Две точки можно соединить прямой, но не дай Бог, если она будет продолжена. Не дай Бог, Максим! До третьей, а это, судя по бумагам Барона, Польша и неизвестная четвертая, в 1992 году?! Не дай Бог!
— Тогда, Михаил Иванович, или мы прохлопали это дело как разведка… или ошибаемся?!
— Не береди душу, Максим.
Я понял, что сообщения от Барона и, возможно, не только от него, тревожат душу добросовестного генерала. Более того, думал я, а вдруг он в этом вопросе один? Один воюет с каменной стеной… равнодушия? Или профессиональной безответственности!
«Контрольный эксперимент»
Мой генерал нервничал. Как я понимал, информация, которую условно можно было бы назвать «1956–1992?», о сверхсекретных мерах американцев против стран социализма тревожила его профессиональное сознание и чутье. Он понимал, что соприкоснулся с угрозой, которая может быть опасностью для Советского Союза, причем такой, с которой наша страна не сталкивалась никогда. Его профессионализм требовал действия.
— Думай, Максим, как выехать в Лондон, тем более что по линии операции «Схватка» это необходимо: нужно проверить, не обмениваются ли канадцы сведениями о «московском агенте» с англичанами.
— После моего визита в Штаты мы поняли, что там обмен такой информацией между канадской спецслужбой, ЦРУ и ФБР налажен. Американцы информировали канадцев о моем визите в Нью-Йорк. До этого, побывав в Бельгии и ФРГ, выяснилось, что канадцы с их спецслужбами не контактируют, по крайней мере, по моему вопросу, — напомнил я генералу.
— Вот и попытаемся «убить двух зайцев»: под прикрытием операции «Схватка» поедешь в Лондон и получишь материалы от Барона. Ищи предлог выезда в Англию по «крыше», Максим!
И я начал искать, что было несложно. Англия была крупнейшим партнером «Химмашимпорта». После Германии ее фирмы занимали второе место в поставках в нашу страну химического оборудования и ноу-хау. Поэтому любой человек, который приезжал в Англию по линии «ХМИ», был «на вес золота» — английские бизнесмены его уважали. В стране трудились наши приемщики, которые выдавали разрешения на отправку готовой английской продукции в Союз — это тысячи грузов. Людей с нашей стороны не хватало.
Поэтому выезд по линии Внешторга возражений не встретил, даже наоборот. Почему «наоборот»? Дело в том, что, бывая за рубежом, я всегда загружал себя максимально по линии Внешторга, а это десятки переговоров и подписаний контрактов. Это работа с приемщиками оборудования и сбор конъюнктурной информации. Наконец, это контроль за действующими контрактами по качеству работ и срокам.