— Скажите, Ma-сан, мой глава бюро хорошо знает русский? Он просит себе девушку-переводчицу для работы в офисе.

Глава бюро знал язык хорошо: мог свободно говорить, переводить, писать. Но это был все же не его родной язык, и, конечно, были шероховатости. О последнем я сказал Миуре. По японским обычаям нужна была не правда, а лесть. Миура сделал свой вывод: раз я хвалил, но сделал замечание, значит, скрыл правду — глава бюро язык знает слабо.

Миура уехал, а недели через две я встретил расстроенного главу бюро.

— Ma-сан, мой босс, ссылаясь на вас, сказал, что я плохо знаю русский язык. И теперь мне сократили заработную плату на пятнадцать процентов.

Я, как мог, стал успокаивать старого японца и объяснил ему характер беседы с его боссом. Но тот, чисто по-русски, был безутешен.

— Ма-сан, меня не деньги беспокоят — я одинокий человек, а доброе имя специалиста.

В очередной приезд Миуры в Москву я упросил его быть справедливым к подчиненному. Все встало на свои места. Вот это был тот самый случай: Восток — дело тонкое.

В шестьдесят седьмом году с Миурой в оперативном отношении пришлось расстаться. Помогая ему торить дорогу во Внешторг, я вывел его на самые верха — замминистра и министра. Того самого министра, который чуть «не уволил» меня из разведки за банковский документ.

В этой ситуации по работе с Миурой вердикт моего руководства по линии НТР во Внешторге был категоричен:

— Максим, придется дело Миуры отправить в архив.

— Это почему же? Он — как раз то, что нам нужно. Сами знаете, какими возможностями располагает.

— Так-то так, но его контакты с членом ЦК — министром Внешторга… Еще ляпнет о нас что-либо, о наших делах по эмбарго, и нам придется отмываться.

— Побойтесь бога! Этот канал более чем полезный. Его готовил я годы и делаю на него ставку.

— Хотел я по-хорошему, — начал злиться начальник среднего звена, — но, видимо, с тобой надо по-другому: есть решение прекратить неофициальные контакты с ним. А дело? В архив. Все, точка!

— Это согласовано с Михаилом Ивановичем? — надеялся я сохранить ценного источника по линии ГРАДа.

— Да. И с ним. Нам дорог наш «статус кво» во Внешторге. Рисковать не можем. Министр до сих пор зол на нас за твою бумагу «с коэффициентом два». Он не из тех, кто забывает вмешательство в его дела. Тогда его провели «фейсом по тейблу» — «физиономией по столу». И можешь быть уверен, он воспользуется случаем, чтобы сделать с нашими физиономиями то же самое. Понял?

— Надо же: назвать ту злосчастную бумагу «моей»! Почти четыре года работы с человеком, да еще какой работы, коту под хвост — черт бы побрал такую работу! — в сердцах высказался я, испытывая вину за личную повышенную активность в интересах бизнеса в нашей стране этого ценного источника и канала информации.

Я понял, что выше Михаила Ивановича «не прыгнешь». И дело Миуры ушло в архив, хотя деловые официальные отношения продолжились. И не раз в пиковой ситуации, когда наши из конъюнктурного отдела не могли принять условия по ценам от фирмы Миуры, я в доверительной беседе с ним просил пойти на уступки до нужного нам предела.

Бизнес бизнесом, а деловая дружба тоже кое-чего стоит. А японцы всегда были крепки своей благодарностью.