Следуя советам дяди, Хикари уехал в Токио, сразу же после относительного выздоровления. А пока там учился в университете, ходил на курсы русского языка при Кафедральном соборе Святого Николая.

— Какой вы веры, Дзю-сан? — спросил я Хикари в надежде узнать о его связях с русской общиной в Токио.

— Всего понемножку: синто, буддизм и что-то от Конфуция. Но все это по зову души и время от времени. Больше обычай, чем вера. В общем, не так, как в христианстве или исламе.

— А к какой партии вы принадлежите? Это ведь тоже — вера? Не правда ли?

— До болезни искал утешение в марксизме, как и товарищи, бросившие меня. В Марксе главное для нас было: как положить конец войнам?

— И все же?

— Голосую за социал-демократов, но в партию не вхожу. Хочется верить в роль этого политического течения на судьбы простых людей.

Меня интересовала позиция Хикари в отношении торговли с моей страной. Особенно, какое место он отводил в этом деле себе. Цепочка его интересов уже намечалась: дядя с его уважением к России — русский язык — коммерческое образование — контакт с торгпредством. Конечно, многие коммерсанты шли этим путем. Но в чем «изюминка» в личности Хикари? Точнее, Хикари — торгпредство — личный успех?

— Дзю-сан, — спросил я моего спутника, — что вы ожидаете от торговли с нами? Лично вы? Для себя?

— Надежда на интересную работу. В будущем меня обещали послать представителем в Москву, если… если там удастся открыть отделение.

— Но вы же знаете, что таких отделений пока в Москве нет? Ни у одной из японских фирм.

— Но переговоры ведутся с вашей стороной.

Так, становится ясным: его планы связаны с работой от фирмы в Москве. Я знаю, что его фирма — это отделение от крупной торговой структуры, формально не имеющее финансового контакта с «мамой». Так делали группы корпораций из тех, «дзайбацу».

Еще тогда, в Японии, я обобщал свои наблюдения и отправлял их в виде писем в Центр. Теперь мне эти сведения пригодились, когда решался вопрос о «масштабной системе», как я уже сознательно называл будущую структуру по «взлому» эмбарго.

Вот так случилось, что Хикари все чаще фигурировал в моих надеждах на создание системы, контуры которой все еще никак не хотели определяться.

И для авиации, и для подлодок, и для космоса. Весной шестьдесят шестого года я побывал в Токио с коротким визитом. Там я встретился с Фуруем, от которого получил очередную информацию и образцы новинок в области амберлитов.

Проведал я старого знакомца «Миуру» — главу фирмы-производителя холодильного оборудования. Его я знал чуть ли не с первых дней приезда в Японию. Это был молодой японец с типичной хваткой американского бизнесмена. Приняв серьезное дело от отца, он рвался на советский рынок, а в «ХМИ» целая контора работала над закупкой такого оборудования. Самый маленький контракт у нее был чаще всего под миллион долларов. Для Миуры моя помощь во вхождении его в среду сотрудников «ХМИ» была решающей.

Во время этого визита в Токио я оговорил с Миурой задание по «его профилю»: добыть установку и информацию. Задание, которое поставило конструкторское бюро авиатора Ильюшина. В информационном отделе НТР мне объяснили следующее:

— Бодров, задание архиважное, — начал «надувать пузырь» добродушный мой коллега, сидящий на связи НТР с заказчиком из промышленности. — Создается пассажирский лайнер нового поколения Ил-62.

— Знаю такой, — ответил я; во мне еще бродили остатки пережитого летного увлечения в аэроклубе и работы в авиадивизии на Севере. — Машина — классная и красивая. Побольше, чем «Комета», на которой я летал в Лондон в шестьдесят втором году.