«Банковский компромат» жег руки коммерсантам Внешторга, ибо в нем были сведения о принципе завышения цен западными партнерами до двух раз на экспортируемое в Союз оборудование. Эти «два раза» система обсчета цен во Внешторге обнаружить была не в состоянии.
Рассмотрение полученной разведкой информации в высших инстанциях с участием руководителей из КГБ, разведки и Внешторга не дало хода амбициям торговых профессионалов и заставило их признать несовершенство конъюнктурной системы в министерстве.
Сколько мы переплатили, вероятно, подсчитать было невозможно. Правда, и для банка, и для фирмы контакты с Союзом кончились плачевно — специальный документ внес их в своеобразный «черный список». Думаю, навечно.
Чувствовал ли я себя в этой ситуации именинником? И да, и нет. Во-первых, чуть не вылетел из Внешторга и чуть было — из госбезопасности. «Чуткие» кадровики из разведки уже грозили мне увольнением «за дискредитацию авторитета органов». Во-вторых, меня не прельщали лавры, добытые таким образом, то есть путем конфликта с сильными мира сего во Внешторге. На который была сделана ставка в большой игре по линии НТР и моя личная ставка в ГРАДе.
Каковы были личные переживания? Ради дела? Это был удар ниже пояса, без перспектив на обжалование. Было тоскливо.
— Слушай, Бодров, — развязно зазвал меня в кабинет кадровик НТР, — ты что-то наследил во Внешторге. На тебя «катят бочку», и руководство велело переговорить с тобой.
— О чем переговорить?
— Ты не хорохорься, а лучше слушай, что тебе говорят, жалеючи твое будущее.
— Решать это «будущее» будешь ты? — спросил я кадровика, скользкого парня, не нашедшего себя в разведке.
— В лучшем случае — это переход во второй главк, к контрразведчикам, или в военную контрразведку. Ты вроде уже там работал?
— А в худшем? — поинтересовался я, холодея внутри.
— Вообще — из органов. Уж очень ты разозлил министра Внешторга. Он требует наказания тому, кто «ведет подкоп под устои министерства», — явно повторяя чьи-то слова, важно подчеркнул кадровик. — С министром не поспоришь — он член ЦК. Сам понимаешь.
Я не понимал и спросил:
— А если я прав?
— Ну и что? — хмыкнул кадровик.
Меня это «ну и что» доконало. И я решил, что жизнь в разведке кончилась. Через пару часов вышел я из родного пятого подъезда — «энтээровского» — на Дзержинку и побрел вниз к Большому театру. Побрел, куда глаза глядят. А глаза усмотрели вывеску на солидном здании, что напротив кинотеатра «Метрополь».
Черная доска золотом гласила: «Министерство морского флота СССР». В голове мелькнуло: все же я моряк, пусть военный, но флотский. И, отчаянно цепляясь за надежду найти в министерстве у моряков новое пристанище, если… — я вошел в подъезд здания. О «если» думать не хотелось, но ноги уже несли меня по вестибюлю к дежурному.
В этот раз во мне сработало жизнеутверждающее и упреждающее правило, которое позднее я в своей биографии сформулировал, как правило «пяти копеек» — это когда я подходил к станции метро, то метров за сто готовил пять копеек для входа.
Вахтер указал мне этаж и номер кабинета кадров Морфлота.
— Вы — моряк? — добродушно и располагающе спросил полноватый, в форме, моряк, на кителе которого несколькими рядами громоздились планки боевых наград. Эдакая противоположность «моему» кадровику, с которым я недавно расстался.