— Если ты с этим пришел ко мне, прочь с глаз моих! — охваченный яростью, крикнул он.
— Нельзя так жестоко преследовать людей, — повторил сын, выходя из комнаты.
Внешне он был очень похож на отца. Ладно скроенный, сильный и молодой. Лоб у него был такой же широкий, только нос немного расплющен. Женщина не проронила ни слова. Она слишком хорошо знала характер своего мужа и его гневные вспышки. И только спустя некоторое время сказала, раскачиваясь из стороны в сторону:
— Да, мой господин. Все эти голодранцы, которых ты кормил, затаили зло против тебя. Вместо благодарности за нашу доброту они платят нам ненавистью да завистью.
Весь кипя от злобы, каид поднял глаза на жену и, размахивая руками, заговорил:
— Ты права, жена! Придется отыскать этого сукина сына, даже если он надумает спрятаться во чреве своей матери. Я найду его и заставлю за все заплатить сполна. Я сотру его с лица земли.
Наступила кромешная тьма, и толпа в конце концов разошлась, но продолжала гудеть внутри домов. В ночи слышался плач. Выли шакалы, привлеченные запахом крови. Не переставая, лаяли собаки. Падучие звезды бороздили небесную высь, исчезая где-то на востоке, за сьеррой. Дом Айши все еще дымился слегка.
Два человеческих существа превратились в пепел, и никому не было дела до их трагической судьбы. Их пепел развеется по земле в том страшном мире, что задыхался, став пленником с веревкой на шее.
XXXIX
Дом на прогалине — так называли место, где жила сестра Мусы. На маленькой полянке всегда было зелено. Весной она была сплошь усеяна нарциссами и казалась райским уголком, отгороженным темной стеной леса. Стволы пробкового дуба стояли тесно, один к одному, без единого просвета, и так до самого моря.
Колонизаторы пришли в этот край давно. Победители теснили местных жителей все дальше и дальше. Они отступали, унося с собой свои мушкеты, и стали жить среди диких зверей. С той поры в лесу и поселились люди.
И сейчас еще долгими зимними ночами можно услышать рассказы о том, как появились здесь полчища французской армии, как гремели их пушки, сея смерть. Потом начались грабежи. Так в 1871 году пятьсот тысяч акров земли перешли в чужие руки. До сих пор жива была память об этих богатых, плодородных землях. По берегам уэдов росли огромные тополя. А сколько было вязов! Когда же наступала пора цветения, шиповник и арум заполняли все вокруг. В камышовых зарослях птицы — золотистые, желтые, зеленые, голубые — соперничали друг с другом своими песнями, для них ведь не существовало границ, они летали с севера на юг и с юга на север. Глаза людей застилали слезы, когда они смотрели на сияющую долину, где уэд катил свои бурные воды.
Хасану с Мусой отвели в доме лучшее место. Огонь горел всю ночь. Муса не переставал стонать. Несмотря на усталость, Хасану тоже не удавалось заснуть. Слишком много вопросов теснилось у него в голове. Снова и снова вспоминал он картины битвы с жандармами. То, что ему довелось увидеть за один день, потрясло его. Сколько крови, сколько убитых! Стоило закрыть глаза, как ему начинало казаться, будто голова его раскалывается.
«Что они сделают с моей матерью? — спрашивал он себя. — Останется ли жив дядя Муса?»
Но когда начинала болеть рука, он уже ни о чем не мог думать. Ему становилось нестерпимо страшно. И все-таки каид не шел у него из ума. Он говорил себе: «Я должен убить его. Хватит ли у меня силы? Если бы только дядя Муса остался жив. Уж он бы помог мне».
Но тут же его душой снова овладевали сомнение и страх.
«Захочет ли он помочь? Ну, конечно, он мне поможет. Каид виноват во всех наших бедах. Если никто не осмелится разделаться с ним, я сам это сделаю, и пусть будет, что будет. Я пожертвую собой ради других. Я уничтожу его».
Всю ночь его терзали боль и негодование, он вспоминал все несчастья, причиненные этим человеком, обдумывал свою месть, размышляя о погибшем Бусетте, о старом Усаче, о своем отце, о брате, о матери, о Чернушке.
«Что-то с ней теперь сталось?» — горевал он.
Время от времени он пытался забыть все это и думать только о будущем. Но один и тот же вопрос не давал ему покоя: какое будущее его может ждать?