– Как это произошло?

И Марк ответил:

– Подрался.

Тема была закрыта. Вот что было хорошо в маме – она могла рыдать над собакой, порезавшей лапу стеклом, но оставалась невозмутимой, когда мы с Марком заявлялись домой порезанные. Про драки она говорила «не деритесь в школе, а то вас выгонят». Про пьянки – «лучше не стоит», так что при ней мы и не напивались. О некоторых наших развлечениях она не знала (например, о бильярде, покере, драках с другими бандами, о вечеринках в высохшем русле реки), но в этом смысле она ничем не отличалась от любой другой матери. Родители никогда не знают, чем занимаются их дети. Ни раньше не знали, ни сейчас, ни завтра не будут. Это закон.

Мы зашли к Майку, тому парню, которого жутко избили. Выглядел он еще хуже, чем в первый раз. Он объяснил нам, что заходил его старик и задал ему жару. Доктор пообещал ему, что больше отца к нему не пустят, но он всё никак не мог успокоиться. Выглядел он нервным и психически истощенным. «Лучше б я умер – или кое-кто другой»,  – сказал он. Такие вещи просто нельзя говорить. Я пробыл у него недолго: такие штуки меня подавляют. Марк задержался у Майка, чтобы его развеселить, а я всё равно хотел спуститься в буфет повидаться с Кэти.

Она была даже красивей, чем обычно. «Привет, Брайон»,  – сказала она, без особой страсти, но дружелюбно. В последние пару недель я несколько раз звонил ей и пару раз приходил к ее дому, чтобы поболтать, но мы не ходили на свидания. У меня не было машины, а Чарли всё еще бесился из-за повестки, так что у меня не хватало духу еще раз попросить машину у него. По правде говоря, он был в таком ужасном настроении, что я старался держаться подальше от его бара. Мы были друзьями, и я не думал, что он захочет сорвать злобу на мне, но с этими большими чуваками лучше быть настороже.

– У меня перерыв,  – сказала Кэти, взглянув на часы. Это было приглашение купить ей газировки, там что я любезно спросил:

– Хочешь колы?

– Я так и знала, что ты спросишь,  – сказала Кэти.

Она обошла стойку и села рядом со мной. Я никак не мог привыкнуть к ее откровенности. Девушки обычно очень стараются, чтобы ты не догадался, о чем они думают. Кэти раньше ни с кем не встречалась, может, поэтому она была такая открытая. Это, конечно, не она сама мне рассказала, я узнал от Эмэндэмса. Я не встречал никого доверчивее этого малыша. Он бы доверился Джеку-потрошителю, такой он был – всё принимал на веру.

Я продолжал сравнивать Кэти и Анджелу, наверное, потому что из всех девушек, с которыми я встречался – а начал я в тринадцать,  – они двое мне нравились больше всех. Не знаю, описывает ли слово «нравится» то, что я испытывал к Анджеле, потому что в нее я втрескался по уши: мне надо было видеть ее каждый день, говорить с ней по телефону по десять раз на дню; но теперь, оглядываясь на те времена, я уже не был уверен, что она мне когда-то нравилась. Кэти была умная, но Анджела знала больше, это было странно. Обе они были с характером (я терпеть не мог неженок), но проявлялся он по-разному. Кэти не боялась говорить, что думает, Анджела не боялась делать, что хочет. Анджела не боялась ни одного парня на свете, а Кэти не боялась ни одной девчонки. Обе они были бесстрашные, но каждая по-своему.

С Кэти главная проблема была в том, что я ей нравился – а мне хотелось, чтоб она с ума по мне сходила. Такой я человек, эго у меня во-о-о-от такое.

– Угадай, кто мне тут позвонил,  – сказала Кэти.  – Понибой Кертис. Хотел сходить куда-нибудь в пятницу вечером.

– Да ладно?! – сказал я, прикидывая, как убью его.  – И что ты ему сказала?

– Сказала, что у меня другие планы. У меня они есть?

Я снова был потрясен, но виду не подал.

– Есть. Заеду за тобой в семь.

У меня не было никаких идей насчет того, на чем именно я за ней заеду или куда мы отправимся, но я решил, что разберусь с этим позже.