— Что вы хотите от меня? — устало спрашивает Рогожкин. Садится на стол, кладет ее перед собой. Бегло пролистывает страницы. Для историка он относится к ней слишком небрежно.

— Я слышал, что есть три тома, написанных пророком Чори. О людях, мироустройстве и мистических существах. О чем повествует этот?

— У вас тот, за который любой смертный готов продать душу, — отодвигая от себя книгу, говорит Рогожкин. — О том, как исцелить любую болезнь, сделать человека бессмертным, подчинить его своей воле. С ней вы можете стать богом. Если, конечно, сможете ее расшифровать.

— Я рассчитывал на вашу помощь. Мне неизвестен язык, на котором она написана.

— Мне жаль, но я вам в этом деле не помощник, — голос Рогожкина звучит резко, очарование его могущества становится тусклее. — Обнародование этого текста погубит человечество. Мне такая перспектива не по душе.

— В каком смысле — погубит?

— Духовно. Люди перестанут понимать суть вещей. Видеть свой путь. Они поймут, кто они, зачем здесь, и тогда жизнь потеряет смысл, — голос профессора звучит безучастно, как у свидетеля, которого в сотый раз допрашивают неугомонные следователи.

— Если вы не хотите принимать в этом участие, быть может, посоветуете мне хорошего шумеролога?

— Он вам не поможет. Текст книги написан на аквидонском языке.

— Никогда о таком не слышал. Что это за язык такой?

— Тот, на котором говорили те, кто создал человечество, — по глазам Рогожкина понимаю, что он жалеет о сказанном.

— Откуда же вы его знаете? — настораживаюсь я.

— Это имеет какое-то значение? — вскидывает брови Рогожкин.

— По сути — нет. Но подкидывает довольно-таки фантастичные предположения.

— У юных часто бывает богатое воображение, — улыбается Рогожкин, и его взгляд теплеет.

— В таком случае вас не удивит мой следующий вопрос… — собираюсь с духом. — Знал ли Чори о том, как сделать вампира смертным, убить его посредством лекарства?

Рогожкин смеется так, что на его глазах выступают слезы. Щеки розовеют. Ощущая неловкость, переминаюсь с ноги на ногу.

— Вы сделали мой день, молодой человек, — сквозь смех говорит он. — Спасибо вам. Я надолго запомню это утро, знайте.

— Ну вы же все понимаете, — склоняясь над столом, за котором сидит профессор, говорю я. — И я все понимаю. Давайте не будем лгать друг другу.

Повисает тягостное молчание. Мужчина поднимается из-за стола, сует руки в карманы пиджака. Медленно проходится по классу. Оборачивается, смотрит на меня.