– Нам нужно, чтобы вы выступили на суде в качестве свидетеля.
Теперь уже застыла Лариса. Такого поворота она, понятно, не ожидала. Надо было что-то говорить – отвечать или спрашивать, но в голове вертелось одно: совсем тётки рехнулись. Как можно звать в свидетели человека, знакомого с делом по скупым бумажкам? Да и может ли газетчик, по роду своего занятия лицо нейтральное, что-то подтверждать или опровергать? Как учит незабвенный Сокольский, журналист есть лишь зеркало, бесстрастное отражение происходящего. Что вижу, то пою. Какие такие показания вправе давать наш брат? Эх, сейчас бы перетолковать с Захарычем! Он дока в делах субординации и этики, сразу определил бы, что пристало Лоре Лебедевой, а куда соваться не моги.
В её голове туго завихрились разноплановые мысли. Видимо, уловив их отражение на лице, матроны выжидали. Прошло минуты три, прежде чем Лариса вернулась в адекватное состояние.
– А в чем, по-вашему, я должна и могу свидетельствовать? Я ведь нигде не присутствовала и лично ничего не видела – вопросы прощупывали почву. Надо выслушать все мнения. Пусть обозначатся эти странные несчастные женщины.
Матроны переглянулись. Они были готовы к тому, что Лариса не согласится. Отвергая их просьбу, возмущённо замашет руками. Или не замашет, а откажет холодно и брезгливо. Тогда наступила бы очередь горячих уговоров, и в запасе у них имелись неотразимые приёмчики, способные уломать даже самых строптивых. А она подходит к решению вовсе без пафоса, хорошо обдумывая ответ, деловито задавая вопросы. Это сбивало с толку. Что на уме у скандально прославленной журналистки?
– Мы полагаем, что уже само ваше присутствие определённым образом настроит судей – Васенёва просительно лупала заплаканными голубыми глазами.
Господи, они и вправду едут с катушек! Да судей уже так настрополили, что, сядь в зале сам премьер-министр, они с заданной точки не сдвинутся ни на йоту. Давно прошли времена, когда судебные слушания велись с оглядкой на прессу. Честь мундира, общественное мнение! Где они, былые принципы, начисто выветрившиеся из наших судов? А эти малахольные по сию пору считают, что судейские волкодавы постесняются какой-то газетной писушки?
Итак, расчёт на влияние её персоны – не повод идти в суд.
Что ещё?
Венецкая, взглядом стиравшая с лица земли свою бестолковую спутницу, опять излишне членораздельно проорала:
– Вы должны рассказать на суде, как готовилась статья «В логове». То есть что она написана про Валерия Кротова, а сведения предоставила его бывшая супруга Елена.
– Сделать так вам ваши юристы посоветовали?
Матроны неопределённо пожали плечами.
Понятно. Всё в одном флаконе: и бензин, и ваши идеи. Прежде, чем договариваться со мной, неплохо было бы обсудить предлагаемый ход с компетентными специалистами. Сдаётся мне, что одобрения он не получит. Подозреваю также, что и судья не согласится вводить в процесс свидетеля, который что-то там анонимное писал, хоть бы и в трижды уважаемом издании.
Женщины, уставясь в пол, молчали. Исчезли спесивые манеры, они уже не походили на больших всесведущих начальниц. В комнате сутулились две старухи, убитые самым большим бабьим горем. Но чем могла помочь им она, дисквалифицированная и бесправная работница пера?
– Я понимаю ваше замешательство – мягко сказала Лариса. – Но изменить положение вещей не в состоянии. Могу разве что ещё чайку предложить…
Фразы типа «Ещё чайку?» в конце разговора всегда означали недвусмысленное: выметайтесь, гости дорогие. Уходить и вправду было пора, время двигалось к полуночи.
– Вы можете ответить: придёте или нет? – почти с вызовом спросила Венецкая, поднимаясь из кресла.
– Ответить? Ответить не могу. Ваша просьба как снег на голову. Требуется поразмыслить. Да и вы ещё разок подумайте над целесообразностью моего участия в суде. А пока всего доброго. С баллистикой поработаю, не забуду.
На этом странный визит закончился. Сгорбленные матери поковыляли вниз по ступеням.