– Колька, я ничего не поняла…
Парень, наконец, отлепился, последний раз поцеловал её грудь и двинулся вприпрыжку на кухню, не попадая в рукава халата:
– Приходи, поговорим.
Когда причёсанная и одетая для выхода на службу Лебедева была готова, Колька уже подсуетился с завтраком. На столе разжигали аппетит румяные мясные кусочки; в серединках золотистых гренков, едва прихваченные жаром, подрагивали желтки; призывно дымились чашки с кофе.
– У нас вчера было что-то вроде отвальной, так напоследок в «Приюте» мне накидали полную авоську жратвы. Угощайтесь, мэм!
Не сводя глаз с Кольки, Лариса пододвинула к себе тарелку. Тот приступил к расшифровке своих недавних заявлений, жадно, по-крестьянски запихивая куски в рот и поминутно давясь:
– Понимаешь, Лоло, в Питере при одном творческом вузе объявили набор музыкальных коллективов с периферии. Ну, вроде нашего. Типа на шестимесячную стажировку. Я набрался наглости, спалил кучу бабок, и ещё зимой послал туда заявку с фонограммой. Ребятам до времени ничего не говорил. Так вот: позавчера мы получили оттуда приглашение! Ты бы видела моих парней – с радости прям чуть кипятком не обоссались. Мы ведь давно прикидывали, куда бы прыгнуть из нашей безнадёги. Даже о загранице думали. Чего смеёшься? Я знаю музыкантов, которые уехали, и у них всё пошло… Так вот, теперь появился реальный шанс, нас выцепили среди десятков или даже сотен других таких же самокатных лабухов! Обещано, что с нами будут заниматься самые крутые эстрадные звёзды! Чтобы не сглазить, сейчас их не назову. Поверь, многие у всех на слуху. Сбор 25 мая. Так что через две недели я уезжаю.
– А как же я? – Лариса спросила так растерянно и горестно, что от собственной нечуткости Колька смутился. По привычке он постарался всё обернуть в шутку.
– А ты пойдёшь и немедленно оформишь отпуск, и мы с тобой в оставшиеся дни так накувыркаемся в койке¸ что хватит до самого моего возвращения. Идёт? – паршивец без зазрения веселился. – Кстати, я и сейчас не прочь бы повторить утренний забег!
Потом, посерьёзнев, сказал:
– Лоло, птичка моя! Ты и не представляешь, как я тебя люблю. Так, что и сам не до конца это понимаю. Клянусь: женщины лучше, чем ты, у меня не было. Думаю, и потом вряд ли будет. Моя бы воля, так бы с тобой и не расставался. Лежал бы рядом и обцеловывал твои губки, пальчики, сисечки и остальные прелестюшки, о которых не говорят за утренним столом. То есть не всегда и не со всеми говорят… Ты же всё время не выходишь у меня из ума, хочу тебя постоянно, до дрожи. Мужик ведь, он такая скотина, что возбуждается каждые пять-семь минут и начинает думать о сексе. Ну а уж о сексе с тобой…
Словно поддразнивая Ларису, не любившую чавканья за столом, Колька нарочито шумно отхлебнул стылого кофе. Томно повёл глазами и усмехнулся, показав обломанный верхний резец, который придавал улыбке задор и лукавость. Впервые её разбитной балагур заговорил о чувствах. Лариса, хотя и была крайне расстроена, напряглась: что дальше? Предложит ехать с ним или здесь дожидаться?
– Но уж если серьёзно и начистоту, то я прекрасно понимаю, что заедаю твою жизнь. Да, Лоло, как бы я на тебя ни запал, умишком своим пионерским всё же кумекаю: тебе надо вить настоящее гнездо с основательным мужиком, а не с пришлым малолеткой. А тут, как у Высоцкого, я сижу. Болтаюсь у порядочной публики под ногами, всех кандидатов в мужья распугал? Всех, девочка моя, или ещё кто-то топчется в запасе а? Папаня мой, к примеру… Хотя какой уж с него жених-то, как и ёбарь, да?
При упоминании Никника Ларису аж передёрнуло, а шельмец, продолжая свой спич, опять по-поросячьи приложился к чашке.
– В общем, по отношению к тебе вся наша сутолока неправильна и эгоистична. Пора бы и честь знать. Тут как раз и подоспел случай, и всё складывается само собой. А то не растащить нас…
Последние слова он выдавил жалобно и виновато.
Лариса помертвела. Расчётливым умом она и сама понимала, что этот роман должен когда-то закончиться. Но, вопреки логике, всё ждала, что Колька позовёт в жёны. Хотя бы в шутку, понарошку, но примеряет к ней наряд подруги жизни. А он вишь как рассудил… Пусть чужое гнездо вьёт наша наседка… Коли так, то скатертью дорожка! Из сердца вон, вон, вон!
Колька хоть и заметил перемену в её настроении, вида не подал, дурашливо-заинтересованно спросил:
– Кстати, что за новое у нас колечко? Тётино наследство? Ба, неужто преподнёс тот расфуфыренный господинчик, которого ты надысь так некрасиво турнула?
Этот Колька видел её на три метра вглубь!