Ответ последовал в том же духе:
– Разве ты забыл? Сам же на прошлой неделе замуж звал…
– Я?!! – выкатил зеленющие глаза отступник. И вдруг понял, почему помрачнела Лоло. – Ах да, дорогая, прости, совсем из головы вылетело. Так что ты ответишь на моё настырное предложение?
– Иди ко всем чертям! Убирайся хоть в Питер, хоть в Париж с Нью-Йорком, хоть на Луну! Вот где вы все у меня сидите, сопливые ухажёры! – вполне красноречивый жест у горла. – Без вас обойдусь, не на одном замужестве свет клином сошёлся!
Лариса кричала вроде бы не всерьёз, но горечь несбывшейся надежды прорывалась в каждом слове. В истории их пары это была первая сцена.
Колька вышел из-за стола и, больше не слушая её, стал сумрачно натягивать джинсы, складывать сумку, открывать входную дверь. Он и вправду уходил. Совсем, безвозвратно. Это казалось ей непереносимым горем, которое требовалось как следует оплакать. Не промокая текущих без остановки слёз, Лариса плелась в редакцию под сочувственными взглядами прохожих. Роскошный завтрак остался нетронутым.
На «обозовской» лестнице кто-то маячил. Подойдя ближе, разглядела, что полировал ступени заношенными кроссовками всё тот же взбудораживший её дурень Колька. Не обращая внимания на шмыгавших мимо сотрудников газеты, он театрально (артист хренов!) встал перед Ларисой на одно колено и протянул раскрытую коробочку. В ней жирно поблёскивало классическое обручальное кольцо.
Утренние сопли из-за отъезда Кольки мигом отлетели, как только Гришина недовольно пробурчала:
– Тут Друзь телефоны обрывает, уже дважды просила связаться с ней, как только появишься.
И стала натягивать свою кремовую курточку тончайшей лайки. Наряды главной по рекламе отличались неподражаемой сногсшибательностью:
– Ты тут давай адвокатессу окучивай, а я наведаюсь в свои знакомые норки, что-нибудь по «Пластику» да нарою.
Вероника предлагала встретиться, притом немедленно, и Лариса отправилась к ней. Контора занимала двухкомнатный номер в бывшей гостинице «Центральная», за неимением постояльцев превращённой в офисные палаты для новорусских. Монументальное историческое здание находилось в пятнадцати минутах хода от «Вечернего обозрения» и Лебедева даже обрадовалась возможности спокойно пройтись по утреннему городу.
Меряя шагами хоженые-перехоженные кварталы, она в который раз удивлялась происходившим вокруг переменам. Дома всё те же, стоят себе привычно облупленные, а старого города её детства больше нет, как нет.
Вот известный всем подвальчик, где испокон веку бойко шла кооперативная торговля. В то время, как на витринах государственных магазинов до черноты заветривались мосалыги, именуемые суповыми наборами, и синели цыплячьи остовы, здесь покупателей ждал розово-красный развал свеженарубленной свинины, говядины и баранины, полки ломились от банок с дефицитнейшей тушёнкой и сгущёнкой, высились горы орехов и отборных краснобоких яблок. Цены хотя и кусались, но коопторговский товар стоил того. Родители Ларисы предпочитали при возможности отовариваться в подвальчике, следуя ленинскому тезису: лучше меньше, да лучше.
Теперь на месте былого изобилия возникло новомодное кафе «Погребок», на тротуаре заманивает к ланчу его напольная вывеска-раскоряка. Они со Смешляевой как-то отведали перестроечного меню. После крохотного горшочка с эрзацем солянки Танька резюмировала:
– Ползарплаты, что мы здесь оставили, в прежнем подвальчике хватило бы на закуп для двадцати таких бухенвальдских порций…
А в доме напротив, где, наоборот, располагалась известная всему Зауралью столовая, и куда зимами папа любил водить маленькую Ларису на гигантские порции обжигающего харчо, открыли парфюмерный магазин. Бути-ик, как нараспев и с придыханием именовала бывшую забегаловку коллега по рекламе Леночка Жаркова. Для вчерашней ещё падкой на соблазны школьницы этот немногочисленный набор ароматных польских подделок казался божественно восхитительным, и – увы! – материально недосягаемым.
ЦУМ тоже не миновали перемены. В секции, которую за растянутую геометрию называли длинной, и где в своё время продвинутый молодняк толпился за новинками музыкальной моды, теперь расположился автомобильный ряд. Среди пригнанных из Японии и Европы подержанных иномарок важно расхаживали продавцы, сдувая с товара только им видимые пылинки, и протирая эвфемерные пятнышки. Ларисе подумалось, что эта пацанва, неимоверно гордая причастностью к мировому автопрому, должно быть чувствует себя джинами из лампы Алладина, способными исполнять самые несбыточные желания земляков…
У Вероники набрался полный гомонок новостей. Убийство Златковского вёл незнакомый ей следователь Кирьянов – кругленький малого росточка человечек с бегающими глазками, наряженный почему-то в ярко-жёлтый пиджак, особенно нелепый в хмурой обстановке следственного изолятора. Обшарив фигуристую адвокатессу своим неспокойным взором, он молча, хотя и без неприязни, выдал папку с материалами. Друзь внимательно пролистала немногочисленные справки и протоколы, всё силясь определить, откуда взялся этот несуразный важняк Дима. Хотя фамилия Кирьяновых в их епархии известная…Уж не родственник ли он прокурору Заозёрного района?
По документам, собранным следствием, выходило, что заказ на Златковского Кротов получил прямёхонько из рук заместителя директора. В обширном протоколе допроса подозреваемого, составлявшего пока основную доказательную базу, было указано, что Григорий-де приехал к будущему подельнику, как к закадычному другу, каким-то духом отыскав его за двести вёрст от Зауралья в приграничной деревеньке. И – с порога в морду – предложил убрать осточертевшего старого маразматика Злата. Трэба, сказал, расчищать пути наверх. Почему именно Кротову, отнюдь не значившемуся в записных киллерах, выпала честь валить известнейшую в регионе фигуру, Валерий Андреевич не объяснял. Заказчику виднее. Приехал, сказал, что, где, когда, денег дал – и все дела. Всю сумму вручил сразу, в стодолларовых купюрах. Никаких непоняток…