Вскоре эскадрон двинулся дальше, но смекалистые унтеры сделали из этого случая свои выводы. Едва загустели ранние осенние сумерки, к Павлу подъехал командир второго взвода, бывший вахмистр, человек пожилой, рыжий и хитроватый.
— Слышь, Павел Лексеич, давай вон в том селе заночуем.
— Там пехота стоит, целый полк.
— Ничего, село большое, места хватит. Кони подбились по такой грязюке. К тому же интересуются ребята с пехотой потолковать, как они на колчаковцев ходили, какой нонче урожай в сибирских землях.
Павел согласился. Слез с коня возле отведенной ему хаты, отдал коноводу повод, а сам топтался на месте, разминая занемевшие ноги. В селе было шумно. В ближнем дворе гомонила очередь возле походной кухни. Залихватски наяривала гармоника. Павел пошел к хате, но кто-то окликнул его:
— Товарищ Белов, не признаешь, что ли?
Голос звенел радостно и чуть обиженно. Перед Павлом — коренастый командир в кожанке, перехлестнутой ремнями. На голове суконный шлем-богатырка с выцветшей матерчатой звездой. Глаза большие, голубые, круглые: по ним-то Павел и узнал молодого ткача, которого когда-то учил стрелять в цель. Вспомнил проводы рабочего полка на Иваново-Вознесенском вокзале.
Белов всегда сдержан, чувства свои проявлять не привык, а тут на радостях хлопнул товарища по плечу, долго тряс руку, повел с собой в дом, расспрашивал что да как. И наслушался интересного. Оказывается, полки иваново-вознесенских рабочих были на колчаковском фронте своего рода резервом, из которого начальство черпало командиров и комиссаров для полупартизанских формирований. Вот и в 21-й дивизии много командиров — бывших ткачей. Комиссар дивизии — тоже ивановский. А воспитанник Павла, молодой голубоглазый рабочий, недавно назначен комиссаром батальона.
Это было приятно — быстро вырос один из бывших учеников!
Проговорили они до полуночи. Зато наутро Павел позволил себе отоспаться: надо было дать отдых коням. А когда построил эскадрон — едва сдержал удивление, Почти половина бойцов сменила головные уборы. У кою солдатская шапка, у кого папаха, у кого фуражка. Павел сделал вид, будто ничего не произошло.
В полдень они нагнали пехотную колонну, выступившую из села на рассвете. В замыкающем взводе выделялся один пехотинец. Маленький, в замызганной шинелишке и в лаптях, он горделиво поправлял красовавшийся на голове высокий кивер с белым султаном и металлическим подбородником.
«Шельмецы!» — подумал о своих Павел. Ему неловко было обгонять колонну. Как он посмотрит в глаза знакомому комиссару?
Подозвал командира второго взвода, главного заводилу в эскадроне. Бывший вахмистр подъехал, скрывая ухмылку.
— Это что? — кивнул на солдатика Белов.
— А ничо, — ответил тот. — Все по закону. Махнулись добровольно, баш на баш! Пехота — она низко идет, издали не видна, ей кивера в удовольствие. Девки засмотрятся…
Павел, подумав, не стал вмешиваться. В самом дело, не силком же заставили пехотинцев менять свои шапки?! А у кавалеристов испокон века традиция: поощрять любую смекалку.
21-я дивизия, теснимая белыми, отходила на запад, к слободе Бутурлиновке. Вместе с ней, прикрывая левый фланг и ведя разведку, отступал эскадрон Белова.
На хвосте эскадрона вот уже двое суток висела казачья сотня. Казаки не проявляли активности, просто следовали сзади, прицепившись как репей. Белов остановился на одной окраине села — казаки устроились отдыхать на другой. Изредка и неохотно постреливало боевое охранение. Перестрелка велась без потерь.
Павел сделал рывок в сторону, двигался форсированным маршем. Утром разместил эскадрон в маленькой деревушке возле железнодорожного полустанка. Не прошло и двух часов, не успели еще поесть лошади, а дозор донес, что казачья сотня тоже приближается к полустанку. Павел вскипел: сколько можно бегать от них!
Сам дал сигнал тревоги — трижды пальнул в воздух (трубача в эскадроне не было). Построившись, конники направились к железной дороге. Усталые лошади шли неохотно.