— Да выбросьте вы ее.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

Она посмотрела на меня как на сумасшедшую и выбросила повязку в мусорное ведро у своих ног. В тот момент мне было все равно, что подумает отец о том, как я выгляжу. Я хотела, чтобы он меня увидел. Женщина протянула мне пластиковый поднос для обуви, ремня и четвертаков, а затем открыла большую тяжелую дверь. Я прошла через нее, надела ремень и обувь. Пока я забирала последние вещи с подноса, передо мной открылась вторая большая дверь. Задержав дыхание, я шагнула внутрь.

В зале я оглядела кучу столов в поисках отца. Раньше я долго разглядывала те несколько фотографий, что у меня были, чтобы узнать его где угодно. Я больше не была той маленькой девочкой, что сидела на кровати бабушки и не знала, кто ее папа. Лицо его отпечаталось в моем мозгу, как мое собственное.

Один из офицеров попросил меня заполнить журнал регистрации. Я написала свое имя, едва не выронив ручку. Руки мои дрожали. Обернувшись, я увидела, что мой отец уже встает.

Из глаз у меня полились слезы. Первым моим побуждением было подбежать к нему, но мне хватало ума понять, что бегать по комнате свиданий — это не то, чего ожидают от посетителей в первую очередь. Я размеренно, хотя и нетерпеливо, подошла к нему. Он развел руки и улыбнулся. И тогда я бросилась вперед. Правой щекой я прислонилась к его груди. Он крепко сжал меня и поцеловал в макушку, а потом в лоб. Он узнал меня. Он прошептал мне на ухо:

— Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя…

Это был его голос. Глубокий и искренний. Теперь мне стало понятно, почему я так любила разговаривать с дядей Кларенсом, его братом. Их голоса звучали почти одинаково.

— Я тоже люблю тебя, папа.

Перед поездкой я решила, что буду называть его «отцом», потому что я же не ребенок. Я была взрослой женщиной, а, по моему убеждению, взрослые женщины не называли своих отцов «папа». Но в тот момент я ощутила себя маленькой девочкой. И я очень долго ждала, чтобы ощутить, каково это — быть чей-то дочерью.

Он провел меня в нашу «зону отдыха», посмотрел на меня и улыбнулся. Он был красивым. Я очень походила на него. Не столько на фотографиях, сколько сейчас, при личной встрече. Для меня наши общие черты стали неожиданностью, и я пообещала себе запомнить это. Я не забуду, что почувствовала, когда заметила, насколько мы похожи с отцом. Наши черты, манера держаться и способность любить.

Наяву отец любил меня так же, как и в своих письмах. Может, даже сильнее. Он держал меня за руки столько, сколько разрешалось, то есть по пять минут каждые полчаса. Говорил он негромко, как будто боялся спугнуть меня своими эмоциями. Быстро стало ясно, что он старается выложиться по максимуму, как и я. Мы были в трепете и в ужасе друг от друга. Он наклонился ко мне и произнес нерешительным тоном:

— Я мог бы сидеть здесь и смотреть на тебя весь день, Эшли. Но у нас только пара часов. Давай поговорим.

— Хорошо.

Я подумала о тех вопросах, которые хотела задать ему, о важных и пикантных вопросах. Но вместо этого спросила:

— Так чем ты занимался?

И сразу же пожалела. Это было все равно что спросить человека, проведшего двадцать четыре года в тюрьме, «Как дела?». На мой взгляд, я выглядела совсем тупой или, что еще хуже, неинтересной.

Отец улыбнулся.

— Сегодня не так много, но с тех пор, как мы виделись в последний раз, я кое-что успел сделать.