Про нее Тони поведал мне не сразу. На второй или на третьей прогулке он показал на густо растущие деревья и объявил: «За ними есть поляна». Потом мы несколько раз заглядывали за деревья: там впрямь оказался травянистый участок, на котором уместилась бы пара трейлеров, со всех сторон окруженный стволами, ветвями, листьями. Лишь через пару месяцев прогулок по горе Тони признался, что жил на той поляне целую неделю – неделю после того, как родители узнали, что он гей. Однажды, когда Тони был в школе, его мать решила сменить ему зимний гардероб летним и перебрала ящики платяного шкафа. Во фланелевой рубашке она обнаружила журнал. Ничего пошлого – старый выпуск «Адвоката»[39], купленный Тони в одну из поездок в город. Его мать догадалась не сразу – приняла «Адвокат» за литературу для юристов. Потом она села на кровать сына, просмотрела содержание, и секрет Тони перестал быть секретом.

Родители не выгнали Тони из дома, но сделали так, что он сам захотел уйти. Родители не кричали на него – вместо этого они громко молились, озвучивая гнев, разочарование, чувство вины по отношению к сыну в виде обращений к Господу. Случилось это, когда Тони еще не знал меня – не знал никого, кто поддержал бы его и объяснил, что с ним все нормально. Он взял палатку, кое-что из одежды и устроился на поляне. Тони продолжал ходить в школу и сообщал родителям, что он в полном порядке. В итоге Тони навязали перемирие: он вернулся домой, родители пообещали сдерживать свое осуждение. Молитвы стали тише, но по-прежнему оглашали воздух. Доверять родителям Тони больше не мог – только не в ипостаси гея. Считанные любовные послания в свой адрес он хранит в коробочке в доме у Джони, журналы не покупает, а берет у меня. Имейлы отправляет только из школы или от друзей – его домашний компьютер теперь мониторится.

Знаю, Тони до сих пор периодически приходит на поляну подумать и помечтать. Каждый раз, когда мы проходим мимо, я беззвучно ее приветствую. Вместе мы на ней никогда не сидим. Не хочу мешать его уединению. Хочу быть рядом, когда он решит, что уединяться хватит.

– Как дела с Ноем? – спрашивает Тони сегодня, когда мы отправляемся в поход. Как обычно, на тропе, кроме нас, ни души.

– Хорошо. Я скучаю по нему.

– Ты хотел бы, чтобы сейчас он был здесь?

– Нет.

– Хорошо.

Мы проходим чуть дальше, и Тони спрашивает:

– А с Кайлом как дела?

Я обожаю Тони, потому что в его вопросе ни капли осуждения.

– Не пойму, в чем дело, – признаюсь я. – Кайл то любит меня, то не любит. Сейчас он во мне нуждается. Почти уверен, что скоро нуждаться перестанет.

Несколько минут мы идем молча, но я знаю: с темы Тони не сбился.

– По-твоему, это здоровое стремление? – наконец спрашивает он.

– По-моему, хорошо, что Кайл открывает свои чувства, – говорю я.

– Я имел в виду не для него, а для тебя.

Я сбит с толку.

– Так это ведь Кайл просит помощи. Что нездорового в этом может быть для меня?

Тони пожимает плечами.

– Дело в том, что на этот раз я особо не уязвим, – поясняю я. – Выходки Кайла ничего для меня не значат.