Когда миссис Каплански отвлекается, я оборачиваюсь и бросаю взгляд на Джони. Не вижу, чтобы она смягчилась. Понимаю: она злится на Теда, а не на меня. Тем не менее ее злость меня удивляет. Если Кайл, бросивший мою бедную задницу, до сих пор вызывает у меня жалость и нежность, почему Джони настроена так враждебно по отношению к Теду, которого бросила сама?
Этими вопросами я терзаюсь до конца учебного дня. На каждой перемене мы с Ноем обмениваемся записками – маленькими дозами наблюдений, которые помогут дотянуть до следующего нормального разговора. Я сталкиваюсь с Тедом, который выглядит ужасно: невыспавшийся, одет в стиле «счастья в жизни нет». Тед чуть слышно бормочет: «Приветик!» – и сломленной тенью уползает прочь. Лучше бы он стебался надо мной. Лучше бы орал.
На классном часе Лисса Линг делает объявление: список членов оргкомитета Вдовьего бала вывешен в столовой у музыкального автомата. Беспредельная Дарлин по секрету сообщает, что записалась ко мне в комитет первой и уже обдумывает наряд для первого заседания. (Из этого, вероятно, следует, что мне нужно назначить первое заседание, а я такие далекие планы еще не строил.) Она исходит ядом в адрес Джони и Чака, которого она теперь дразнит Браком, «потому что альтернатива из трех букв неприлична для такой девушки, как я». Ближе к концу учебного дня я сталкиваюсь с Чаком. Из преданности Джони я говорю ему «привет». Чак не реагирует. Я оборачиваюсь и смотрю ему вслед. Минуту спустя ему в объятия бросается Джони. На нее Чак реагирует, но не так, как она на него. В полном восторге от встречи Джони этого не замечает. Ну или я неверно трактую его реакцию.
До встречи, назначенной в химической лаборатории после уроков, с Кайлом я не пересекаюсь. Когда я сказал Ною, что увижусь с ним на тридцать минут позже обычного, он даже не спросил почему. Я чувствую себя виноватым и потому что сам не сказал всю правду, и потому что на его месте задал бы вопрос «почему».
Мы с Кайлом сидим за столом в химической лаборатории. Слова нашего разговора дождем упадут в пустые стеклянные мензурки, чтобы дождаться невидимой оценки. Исписанная уравнениями доска за спиной у Кайла напоминает загадочные обои. В химии не разбираемся ни я, ни Кайл, вот мне и подумалось, что территория будет нейтральной.
Я разглядываю лицо Кайла: коротко стриженные черные волосы, россыпь веснушек, чуть заметная щетина. Он изменился с тех пор, как мы в последний раз общались по-настоящему. В лице у него нет прежней жестокости. И самоуверенности прежней нет.
– Прости, что вывалил это на тебя в видеораме, – начинает Кайл тихим ровным голосом. – Наш разговор я планировал не таким.
– А каким ты его планировал? – интересуюсь я не от желания съязвить, а из искреннего любопытства.
– Я планировал миллионы разных вариантов и в итоге не знал, на котором остановиться, – отвечает Кайл.
– Теперь ты все мне сказал. – В какой-то мере я по-прежнему ожидаю, что Кайл возьмет свои слова обратно, что это запомнится мне как его последняя жестокая выходка.
Кайл кивает.
– И что ты от меня хочешь? – спрашиваю я.
– Не знаю. – На миг Кайл смотрит мне прямо в глаза, потом за спину, на таблицу Менделеева. – Понимаю, что не имею ни малейшего права на разборки. Я ведь в самом деле… Не представляю, каким словом ты меня называл. Я закончил наши отношения неправильно. Внутри у меня что-то замкнуло, и я… Я больше не мог тебя выносить. Не по твоей вине совершенно, но выносить тебя я не мог. Я должен был… от тебя избавиться. Не от тебя непосредственно, а от мыслей о тебе. От твоего присутствия.
– Почему?
– Предчувствие такое возникло. Порыв. Я должен был так поступить. Наши отношения были неправильными. Они казались неправильными.
– Нечего было на меня набрасываться! – Мой голос повышается, пока я не велю себе говорить тише. – Ты мог просто сказать мне. Мол, вот, наши отношения не кажутся мне правильными.
– Нет! – Кайл снова переводит взгляд на меня. – Ты не понимаешь. Ты отговорил бы меня расставаться. Я бы передумал, на попятную пошел.
– Так, может, ты передумал бы расставаться, потому что в реале этого не хотел?
– Видишь, ты задавил бы меня своей логикой. Я не хотел давиться твоей логикой.