– У меня нет к тебе ненависти, – говорю я. – И никогда не было. Только обида.
– Понимаю. Я дико, дико извиняюсь.
Дверь снова открывается – на пороге Ной, поднявший коробку с пиццей совсем как официантка из закусочной «Дино» во вступительных титрах «Флинтстоунов». Кайл перехватывает мой взгляд и делает шажок вперед.
– Тебе пора, да?
Я киваю, а потом, себе на удивление, забираю у него из рук «Клуб “Завтрак”».
– Мне нужен фильм, – поясняю я.
– Мы сможем поговорить снова? Например, в пятницу после уроков?
Дело – труба. Чувствую: дело – труба. Но я не должен его бросать. Я должен выяснить, чем дело-труба кончится.
– Буду ждать тебя у химической лаборатории. Но недолго.
– Спасибо! – благодарит меня Кайл. И я осаживаю себя, чтобы не поблагодарить его в ответ.
Бессмыслица. Все это полная бессмыслица.
– Пол!
Когда Ной меня разыскивает, Кайл успевает ретироваться в секцию «Фитнес». Я подхожу к Ною, он смотрит на коробочку с кассетой у меня в руке.
– Отличный выбор! – хвалит он. – Этот фильм – один из самых любимых у Клодии.
Кайла я не вижу, но чувствую, что он наблюдает за нами. Ной ничего не замечает. Он такой счастливый, такой беззаботный. Пока Спифф выдает кассеты, я пытаюсь заново настроить на счастливо-беззаботный лад себя. Потом, пробираясь к двери, оглядываюсь в последний раз. Кайл видит, что я повернулся, и поднимает руку. Сперва я не понимаю, что он делает, но вот его рука совершает небольшие движения туда-сюда. Он мне машет. Это «пока» и «привет» одновременно.
Я начисто сбит с толку.
Ной рассказывает, как пять итальянок, которые пришли в пиццерию до него, пожелали пять разных топингов на одну пиццу, а когда топинги частично смешались, закатили скандал. Пиццамейкер постарался объяснить, что топинги не точная наука, мол, порой при выпечке шальной ломтик колбасы притуляется к анчоусу. Женщины настояли на том, чтобы вернуть пиццу.
В нужных местах я качаю головой, в нужных местах смеюсь. Но мыслями я не с ним. Мыслями я в видеораме, в одной из секций между «Комедией» и «Драмой».
Я немного настораживаюсь, когда Ной не замечает мою отчужденность. Потом я сильнее злюсь на себя за то, что отвлекаюсь.
По мере приближения к его дому мне удается вспомнить самые прекрасные события этого дня. Наш первый поцелуй кажется древней историей. Он уже превращается в воспоминание.