– Почему ты ничего не сделал, папа? Ты должен был отравить всех этих офицеров.

Эдит хотела взять Еву за руку, но та отшатнулась.

– Ева, его бы расстреляли. И меня. И тебя с Аннегретой.

– И, доча, это было бы бессмысленно, – сказал отец. – Прислали бы новых. Ты не можешь себе представить, сколько их было. Они же были везде.

Ева вышла из себя:

– Они? Кто они? А вы, вы – это кто? Вы были частью этого. Вы тоже были они. И вы сделали это возможным. Вы не убивали, но позволяли убивать. Я не знаю, что хуже. Скажите мне, что хуже!

Ева вопросительно смотрела на родителей, которые стояли перед ней с убитым видом. Потом Эдит покачала головой, развернулась и ушла на кухню. Людвиг искал ответ и не находил слов. Ева взяла чемодан, легко отодвинула отца в сторону, открыла входную дверь, спотыкаясь, спустилась по натертым мастикой ступеням в парадное и вышла из дома. По тротуару ей навстречу шли двое мальчишек – Штефан и его лучший друг Томас Прайсгау.

– Ева, ты куда? – спросил Штефан.

Ева притянула его к себе.

– Я уезжаю.

– На сколько?

Ева не ответила, опять подняла чемодан и как можно быстрее ушла. Штефан испуганно смотрел ей вслед.

Аннегрета с пакетиком соленых палочек на животе лежала у себя в комнате на кровати и, жуя, слышала весь разговор. Когда захлопнулась дверь, почти пустой пакетик съехал на пол и она подошла к окну. Она смотрела, как уходила Ева. Ее красивая младшая сестра. Ей хотелось заплакать, но она ладонями сердито ударила по стеклу. «Ну и убирайся!» Аннегрета прижала лоб к прохладному стеклу и засопела. «Хорошо, что она уходит, никому от нее покоя нет, раздувает прошлое, строит из себя святошу и, похоже, представления не имеет о слабостях человеческой природы». Аннегрета видеть больше не могла Еву, она отвернулась от окна и подобрала пакетик. Высыпала крошки на ладонь, медленно слизала их языком и вспомнила разговор с Хартмутом Кюсснером, после того как он застал ее в палате.

Они пошли тогда в процедурную, и Аннегрета призналась, что за последние пять лет различными способами инфицировала кишечной палочкой девятнадцать малышей, мальчиков, чтобы потом их выхаживать. Доктор Кюсснер был бледен от ужаса и отвращения. Она убила одного ребенка! Но Аннегрета поклялась: к смерти Мартина Фассе она не имеет отношения. Ему она ничего не давала. Она выбирала только младенцев, о которых точно знала, что они справятся. Он должен ей верить! Аннегрета умоляла, рвала на себе волосы, а под конец, когда он хотел тут же пойти заявить на нее директору, обвила его. Она бормотала, что поедет с ним. В Висбаден, куда угодно. Будет жить с ним, родит ему детей. Но только чтобы он не разрушал ее жизнь. Доктор Кюсснер стряхнул ее и вышел, но пошел не направо, в дирекцию, а налево. С тех пор Аннегрета жила в страхе, однако пока ее никуда не вызывали. Она знала, Хартмут хотел верить, что у нее на совести нет ни одного ребенка.

Светловолосый сидел вместе с коллегами в своем кабинете. Они составляли постановления на арест. Грязные кофейные чашки стояли на горах из папок, в блюдцах ощерились окурки. За окном вырисовывались очертания гигантского скелета новостройки. На ветру трепетала защитная пленка. Стройка имела заброшенный вид, как будто у строителей неожиданно закончились деньги.

Светловолосый смотрел на одного из молодых юристов, который старательно листал юридический справочник, и думал о Давиде Миллере, который в начале процесса горячо заявлял, что для подсудимых нужно требовать только пожизненного. Все они убивали. Теперь же молодой юрист разъяснял, что твердо доказать можно только пособничество, а главными преступниками по немецкому праву считаются верховные руководители рейха. Кроме того, все подсудимые наверняка будут приводить в свое оправдание вынужденное исполнение противоправных приказов, что трудно опровергнуть. Некоторые коллеги закивали, и светловолосый сказал: да, не во всех случаях можно требовать пожизненного заключения. Он подождал, однако никто не стал возражать. Давид оставил пустоту. Тут в дверь постучали, и вошла Ева.

– Я не хотела помешать.

Светловолосый встал и жестом подозвал ее.

– Проходите, фройляйн Брунс, мы на сегодня закончили.

Коллеги встали со своих мест и потянулись к выходу, каждый из них приветливо поздоровался с Евой. Светловолосый указал на стул. Ева села и сказала, что ей очень жаль, но она не может дальше работать.