— Федя! Как некультурно! Только познакомились, а ты утекать. С кем же я за жизнь толковать буду?

Петр Иванович внимательно посмотрел Просенкову в глаза. Тот виновато отвел голову. Сажин понимающе кивнул и улыбнулся.

— Ну, ладно… До свиданья, Федя! Я пойду, а вы беседуйте сколько хотите. Только…

Просенков молча достал из кармана потертый бумажник. Петр Иванович быстра раскрыл его, и первое, что бросилось в глаза, была фотография иеромонаха.

— Точно этот! — коротко ответил Сажин на вопросительный взгляд Просенкова и отправился в милицию.

Но там его опередил иеромонах. Воровато озираясь и пригибаясь, он бочком первый прошмыгнул в дверь, и Сажин решил подождать. Наконец чернец, так же воровато озираясь, выскользнул из милиции и едва не бегом пустился наутек.

— Чем это вы здесь напугали попика, что он отсюда со всех ног улепетывал? — спросил Сажин у Семкина.

— Тут, видишь, какая петрушка. Обокрали его, почитай на моих глазах, беспризорники. Милиционер мальчонку с четками успел схватить, а вот бумажник уплыл. Архимонаху же очень не хочется, чтобы в церкви о покраже знали. Чуть не плакал, просил не сообщать туда. Он-де сам будет заходить. У него в бумажнике, видишь, послание епископа и адреса, к кому он ехать должен. А четки — подарок Макарию. Его-то он и разыскивает.

— Адреса, говоришь? И боится? — Сажин машинально тронул усики, что-то соображая. — Когда он обещал зайти?

— Завтра.

— Четки отдали?

— Нет еще. У меня они.

— Ну и хорошо. — Сажин повернулся к дежурному. — Завтра или я или вот он придет сюда и вручит все попу. Если же поп придет раньше нас, постарайтесь задержать его.

— Ясно, товарищ начальник! — с уважением отозвался дежурный.

Прежде чем отправиться в свой кабинет, Сажин и Семкин заглянули к Зайцеву и доложили о происшествии. Тот минут десять метал громы и молнии на их головы, но все же признал, что они не виноваты, и заключил:

— Лучше было вообще ничего не брать. Ну, а с Просенковым я еще поговорю, — многообещающе посулил Зайцев.

Семкин и Сажин переглянулись. Сказано достаточно ясно. Однако, к их счастью, заклеенных конвертов в бумажнике не было. В потертом конверте лежало несколько малозначащих частных писем, адресованных Василию Орехову, в которых неизвестный К. Л. сожалел, что Василий свои задатки художника променял на сомнительную благодать божью. Видимо, письма монаху были дороги, так как хранил он их около восьми лет. Одно письмо, скорее записка, за подписью епископа Германа, была адресована епископу Макарию. Несмотря на краткость, оно заинтересовало Сажина, и он полностью переписал текст, коротко прокомментировав:

— Похоже, вот здесь собака и зарыта.

Семкин тоже подержал листок и подвигал бровями.

— Кажется, дохлое дело начало оживать?