Тимохис кивнул.

— А зачем?.. — как бы удивился учитель.

Ученик молчал.

— Ты думаешь, все можно задом наперед? Все-все?..

Тимохис отвернулся. Николай Янович вздохнул. Но не сдался.

— Ну, ладно. Понимаешь, музыка как стихи. И то и другое — написано людьми и для людей. Все мы живем от начала к концу. И только так, в этом всеобщем направлении мы можем слышать, понимать и музыку, и поэзию, и друг друга… Порядок слов и порядок нот — это очень важно… Давай проверим. Ты какие-нибудь стихи знаешь? Хотя бы Лермонтова?.. Или другого автора, но чтоб стихотворение, настоящее… Прочти мне.

Тимохис как-то напрягся, потом вроде бы глубоко задумался, глядя, как всегда, в окно. И все-таки повернулся к учителю, мельком глянув ему в глаза, ускользая, отворачиваясь.

— Знаю. Про город Губаху.

Ответил и сразу прочел:

Он снова вскользь посмотрел на Гуса и неожиданно, впервые попытался что-то объяснить:

— Дядя Толя написал, напечатали в газете «Шахтер Губахи».

— Это единственное?.. Или он еще чего-то пишет?.. — осторожно спросил Николай Янович.

— Писал… — быстро ответил Тимохис. — Про парус… белеет парус одинокий в тумане моря голубом… Он мне много читал, но я… не запомнил. Только про город Губаху. Напечатали в черной рамке… с портретами всех, кто из Северной не поднялся. Я вырезал. В мае будет год.

От мальчика вдруг холодом пахнуло… И учитель не стал расспрашивать дальше.

В нотном отношении Тимохис оказался безграмотным вполне… Непонятно даже, учился ли он хотя бы в подготовительном классе. Зато он был настоящий «слухач». С этим явлением Гус был знаком и не удивился. В Марьиной Роще, где он родился и где они с мамой долго жили после войны, был один такой слухач, контуженый фронтовик. Услышит Первый концерт Чайковского по радио, и пожалуйста, наяривает, сидя под липой на лавочке, — играет со страстью на трофейном баяне. А где что не удалось запомнить — бурно импровизирует… Но задом наперед тот слухач не играл никогда. И так неплохо зарабатывал и был всегда под мухой. Дядька действительно любил музыку…

А что с Тимохисом? Учитель видел и слышал — этот мальчик еще ни разу не полюбил ни одну из пьес, которые так споро и точно разучивал. Грамоту нотную он, конечно, почти сразу освоил, буквально за неделю, чем обнадежил и утешил завуча, и по сольфеджио пошел лучше многих. А вот в хоре не пел, только вид делал, по принципу «открывает рыба рот, а не слышно, что поет»… Завуч предупредила преподавателей, что у мальчика была психологическая травма, что-то в его Губахе, на шахте Северной… Так что хоровичка к Тимохису с пением не вязалась.

И Николай Янович с «любовью к музыке» к мальчику не вязался. Но ждал. Зачем-то же были даны Тимохису такие руки, такой слух и такая музыкальная память. Что же до любви… Ну, бывает, что бодливой корове бог рог не дает. А бывает, что рога-то есть, а корова не бодливая… Так учитель думал поначалу, пока не услышал стихотворение про город Губаху, который не Синяя птица… Сейчас, апрельским серым днем идя на работу, он пытался припомнить, когда же из уст Тимохиса прозвучало про парк Гагарина?.. И неожиданно догадался, что сердце было приварено к парку не только у дяди Толи, но и у маленького Тимохиса… Гус хлопнул себя по лбу: перед экзаменами за первое полугодие! Вот, все-таки вспомнил — когда… И привычная мысль промелькнула: быстро время бежит… Даже и не мысль, просто вздох вырвался.