— Давай-ка зайдем, — сказал Гус ученику. — Я сегодня мать во сне видел, что она в раю… Ты в церкви на Пасху бывал?

— Нет, — ответил Тимохис. — Был только, когда сестренку крестили… Она сейчас в детском доме.

— Ну, пойдем.

И они вошли. В просторной, гулкой, высокой церкви было темно, только лампады светились, и народ еще только начал собираться. Молодой священник читал из Евангелия о Крестном пути, о снятии с креста, о положении во гроб, и Гус почувствовал, что мальчик напрягся. Но потом расслабился и как будто заскучал. Не все было понятно в словах, произносимых под гулким куполом на почти что родном, но загадочном, странном языке, только изредка понятном вполне. Но в этом звучном умалчивании, в этих пропусках понимания, была тайна, и тайна была важна, она содержала, казалось, больше, чем смысл… Но мальчик устал.

— Пойдем, присядем, — позвал Гус.

Они нашли свободную лавочку, и время вдруг побежало незаметно. Николай Янович, как мог, рассказывал Славе Тимохису из Губахи Евангелие, а Слава слушал, слушал и клевал носом, Гус останавливался, но Слава просил рассказывать дальше, и Гус рассказал про Иудов поцелуй, про Пилата, и про двух апостолов, заснувших в Гефсиманском саду, хотя он просил их не спать, и про Петра, трижды отрекшегося от Христа, и как Иисус нес свой крест и был распят и умер. И как воскрес, и даже верующие в него не все и не сразу поверили в его воскресение, и про Фому неверующего, как он убедился и поверил… Церковь между тем полнилась людьми, многие шли с детьми. Николай Янович спохватился и пошел покупать свечи, Слава потянулся за ним, свечи они зажгли и поставили у Распятия — в память всех, кто погиб на Северной шахте, и в память матери, приснившейся накануне Гусу. В центре, под куполом стали собираться священнослужители с хоругвями, вокруг началось брожение, вокруг затеплились свечи, и вдруг все тронулись в полумраке, пошли за хоругвями к выходу. Раздался громкий возглас:

— Господу нашему помооолимсяааа!

И во всей процессии с огоньками свечек вначале вразнобой, потом все стройнее люди запели короткий стих, слов которого не знал ни учитель, ни ученик, но Гус с изумлением услышал, как Слава стал без слов, подпевать. «Будет петь!» — подумал Николай Янович и перекрестился, сам не зная почему.

Они шли вместе со всеми вкруг церкви, свечи на холодном ветру гасли, но люди передавали друг другу огонь, так что свет в крестном ходе ходил ходуном, но не прекращался, и от этого становилось весело… А в опустевшей темной церкви что-то вдруг произошло, какое-то огромное счастье, и там грянул хор певчих, и начал разгораться свет, радость прошла по тем, что шли в темной холодной ночи вкруг храма, и все запели громче: Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробе живот даровав…

Бойкий, радостный перезвон колоколов грянул, а когда Гус с мальчиком подошли к крыльцу, там уже стоял огромный диакон в золотой рясе и возглашал гудящим басом:

— Христос воскресе!

А народ радостно отвечал. Гус услышал, как вместе со всеми громко кричит его ученик:

— Воистину воскресе!

И щедрые потоки святой воды, распадаясь на сверкающие капли, разлетались с как бы малярной кисти пономаря. И радость обретенного бессмертия переполняла всех, каждого…