Но Тимохис, уже открывший крышку рояля, не оборачиваясь, сообщил:

— Я быстро…

И тут же он, едва присев на табурет, с ходу в невероятно бойком темпе сбацал на рояле «Танец маленьких лебедей». Как-то странно он это сделал, как деревянными палочками на ксилофоне. Сыграл не полностью. А типа «один куплет». После первого «пара-пара-рам», завершающего основную тему, Тимохис из Губахи приостановился, чтоб, не убирая рук с клавиш, сказать:

— А теперь — обратно…

И в том же несусветном темпе, словно опасаясь, что прервут, «прокрутил» «маленьких лебедей» задом наперед. Он остановился на первой ноте, как на последней.

В «обратном направлении» Чайковский прозвучал неузнаваемо и даже возмутительно. Но Гус каким-то образом и узнал, и понял — сыграно безукоризненно точно, с попаданием во все клавиши… Мальчик закрыл крышку, встал с табурета и снова уставил взгляд в снегопад, за окно, в направлении кадки с пальмой.

Завуч глубоко вздохнула, а Гус с интересом рассматривал мальчика. Его кисти рук вот уж точно не были граблями. И в то же время, как лапы у совсем юного щенка крупной породы, они казались не по размеру, порядком были великоваты для второклассника… и третьеклассника. Пальцы длинные, нервные и сильные. Ногти, похоже, обкусаны… Николай Янович задумался невесть о чем.

— Ну так что, мне идти одеваться? — как-то неожиданно спросил Тимохис.

Завуч спохватилась, вспомнила про интернат.

— Иди-иди. И подожди меня у гардероба, — сказала она.

Когда мальчик вышел, она снова склонилась над Гусом:

— Удивительный случай, нельзя было не взять… — на этот раз голос ее звучал довольно растерянно. — Понимаете, в этой Губахе шахты, на одной был взрыв, даже по телевизору в новостях… — завуч торопилась все-все объяснить и сама себя перебивала, — у мальчика никого не осталось из взрослых, а он талант… ну, правда, необычный. И владелец шахты решил принять в нем участие…

— Хорошо-хорошо, — сжалился над завучем Гус. — Пусть занимается.

Она ушла вслед за Тимохисом. Николай Янович вспомнил о смуглой девочке, к которой относился особенно — она была особенно способной его ученицей. Учитель увидел, что девочка, уткнувшись в свои ноты, перелистывала их задом наперед. И сразу догадался: «Прикидывает, сможет ли сыграть своего Брамса от конца к началу…» И еще он подумал не без ехидства: «Ну вот, поздравляю вас, госпожа завуч, в школе начинается эпидемия игры на фортепиано шиворот-навыворот…»

Все это было в октябре. За полгода никаких внешних перемен в жизни школы или самого Гуса не произошло. И эпидемии имени Тимохиса не случилось. Ученики Николая Яновича даже попарно редко встречались в фортепианном классе, а все вместе собирались только на занятиях по сольфеджио или на хоре. Почти никто не узнал об «уникальных способностях» Тимохиса из Губахи и не пытался повторить его аттракцион, проделанный с Чайковским. Смуглая пятиклассница, может, и попробовала провернуть тот же фокус с Брамсом, но попытка была, видимо, неудачной и вообще осталась тайной… Девочка она была гордая. Она была… учитель знал, но вечно забывал неуклюжее немецко-латинистое слово[11], недавно стремительно вошедшее в разговорный язык — перси… еще чего-то и еще как-то…нистка. Николай Янович освоить слова не смог, точнее, не захотел смочь, но с некоторым изумлением наблюдал по телевизору, как какой-нибудь хозяин заводов, шахт, пароходов или министр культуры с гордостью, но, главное, без запинки называли себя этим перфе… фици… еще чего-то… Чудесная, талантливая и кудрявая девочка была как раз из этих несчастных «перфе…»

ПЛЮСКВАМПЕРФЕКТ! — вот что внезапно выпало из древних отложений в гусовских мозгах. Так называлось какое-то сложное немецкое время, то ли прошлое в будущем, то ли наоборот, будущее в прошлом… Он когда-то учил немецкий и выучил — на четверку в аттестате зрелости. «Вот!.. этих, жаждущих тотального совершенства, можно звать попросту плюсквамперфекционистами! Чего легче!» — сердито подумал Николай Янович.

Еще он подумал про Тимохиса.

Он про него вспоминал часто. Мальчик особенно-то не блистал, разве что очень быстро выучивал этюды Черни и прочие пьесы для второго класса. Вначале, то есть в октябре еще, для завуча и некоторых учителей выяснилось, что Тимохис был, как говорится, «неразвитый и запущенный». Гус такого рода выражений терпеть не мог, его самого однажды так аттестовали, вот тогда из его туманных глаз, возможно, и вылетело несколько молний в обидчика… Гус вспомнил: это была его теща. Она так шутила. Что-то по поводу его незнания правил поведения за столом. А он и не собирался их знать!.. Но ничего-то он теще не ответил, потому что очень, очень любил ее дочь…